вышла из машины, потом вывалился Петя-Мешок, а затем последовали Фокин со Свиридовым. Свиридов начал что-то длинно, витиевато и муторно говорить Юле, прекрасно сознавая, что весь этот бред не нужен, что она его не слушает... она действительно не слушала. Фокина же вообще подташнивало. Петя-Мешок боязливо топтался на месте и шмыгал носом. Все они, разумеется, не могли видеть, как из окна третьего этажа из-за отодвинутой полоски жалюзи за ними наблюдают острые, напряженно поблескивающие глаза Вадима Орехова, шефа охранного бюро «Гром»...

– Ну, Юля, всего наилучшего! – сказал Свиридов, пытаясь галантно поцеловать руку молодой женщины, но та со смехом вывернулась, оставив Владимира стоять в глупейшей позе: чуть наклонившись, с приоткрытым ртом и выставив правую ногу вперед, как будто он хотел припасть на одно колено. Юля пошла по площади по направлению к зданию, где находился офис охранного агентства «Гром». За ней, по- терминаторски приволакивая одну ногу, плелся Петя-Мешок. У самого входа Юля обернулась и махнула Свиридову и Фокину рукой: дескать, пока, путешественники...

Свиридов услышал звук захлопывающейся за Юлей и ее рыхлым спутником двери и почему-то засмеялся: время было потеряно так глупо и так нелепо, но теперь это почему-то казалось Владу интригующим. Да – а ведь еще вчера ночью он должен был отзвониться Китобою, что прибыл на место. А не отзвонился.

Свиридов окинул взглядом свою измурзанную рубашку, измочаленного, бледно-зеленого и покачивающегося с перепою Фокина и сказал:

– Да, наверно, у этого Берга действительно были основания обозвать нас чмом. Мы примерно так и выглядим.

Юля и Петя-Мешок вошли в кабинет Орехова, когда тот, наклонившись над столом, вцепился взглядом в сейф, стоявший в углу. Полковник Калитин только что уехал, и Орехов был один. Он произнес, не разжимая зубов:

– Присаживайтесь. Ну что, Петр, как твое драгоценное здоровье, а?

– Это... того... хорошо.

– А по мне, так не очень. Подавленно выглядишь, – мудро заметил Вадим. – И что же тебя потянуло из Владивостока, дорогой? Ты же прекрасно знаешь, что нам без тебя не обойтись. Знаешь?

– Я же не хотел ничего, чтобы было... как... – начал было тот, но Орехов не дал ему развить эту, без сомнения, плодотворную мысль:

– Я не знаю, чего ты там не хотел, Петр, но ты, кажется, получил совершенно четкие от меня указания никуда не отлучаться без моего ведома. Получал? – Петя слабо кивнул. – Ну вот. А что же теперь этот лепет? Кажется, ты заключил договор, по которому получаешь круглую сумму, которая ни в какое сравнение не идет с жалкими твоими зарплатами в этом твоем театре и потом, когда ты работал билетером, что ли, в галантерее.

– В филармонии, – глухо поправил тот.

– Да какая разница – галантерея, филармония, фисгармония! Важно только то, что у нас есть конкретный договор, по которому ты обязан делать то-то и то-то, и тем не менее ты позволил себе нарушить его! При этом деньги ты получаешь стабильно. Ты, кажется, так мечтал о деньгах, они у тебя теперь есть в практически неограниченном для твоих прежних запросов количестве.

Петя шмыгнул носом, потом тоскливо забормотал что-то неразборчивое. Орехов повысил голос:

– Ну, внятнее! Что ты там хочешь сказать?

Петя перевел глаза на Юлю – та сидела с каменным лицом. Толстяк шумно вздохнул и выговорил:

– Ну, деньги... а что деньги? Что мне деньги? Да, я получаю их, не спорю. Много... может, не так уж и много, но вы правы, Вадим Дмитриевич, когда говорили, что с моей прежней зарплатой это ни в какое сравнение не идет. Но вот только я не могу их использовать, эти деньги. Если бы зарплату выдавали Робинзону Крузо на необитаемом острове, смог бы он использовать ее, эту зарплату? Хоть миллион долларов, но для него они, эти банкноты, были бы лишь мертвой бумагой – «In God we trust». Вот он и верил бы, что рано или поздно выйдет на вольный воздух, чтобы эти деньги использовать. Так и мне приходится ждать, что когда-нибудь и я стану вольным человеком, срок договора истечет и я смогу наконец использовать свои деньги. Только чем дальше, тем больше я понимаю, что, верно, мои деньги так и зависнут на счетах, останутся для меня лишь грудой бессмысленных нулей. Вот так. И Саша говорила... – Петя, хватив слюнявым ртом прохладный кондиционированный воздух кабинета, умолк. Вадим Орехов некоторое время молчал, потом поднялся из кресла, его массивная фигура загородила оконный проем.

– Кругло вещаешь, Петр. Как говорили отдельные мои знакомые, которые век воли не видали: кучеряво лепишь горбатого. Ладно. Ты свое сказал. А теперь вот что я тебе скажу. Это хорошо, что тебя Юля выхватила с этого твоего пикничка. Иначе могли возникнуть непредвиденные осложнения. Вплоть до того, что твое отсутствие обнаружили бы НЕ МЫ. Сам понимаешь, в этом случае солоно пришлось бы всем. И тебе, и нам. И мало бы кто уцелел.

Под горящим взглядом Орехова Петя съежился и поник. Он рыхло отвалился на спинку узкого кожаного дивана и, отдуваясь, закинул ногу на ногу. Ноги дрожали. Впрочем, все тело Пети прошивала крупная, почти ритмическая судорожная дрожь.

– Не грузи его, Вадим, – вмешалась Юля. – У него и так нервный день.

– Нервный... кой черррт – нервный! Тут понервничаешь, пожалуй. И с чем наш Петр выбрался на пикник? Со своей старой актерской братией? Баблом зафишить решил, что ли... поди, на всех водки и пива с мясом купил?

– Купил...

– Ну вот видишь, как тебя легко просчитывать, – сказал Вадим Орехов. – Даже в таких мелочах. В общем, так, Петр: еще раз повторишь подобный рейд, поплатишься. Жестоко поплатишься. Ты у нас не Блюхер, чтобы по Дальнему Востоку колесить. – Орехов подошел к сейфу, на который он так пристально смотрел несколько минут назад, когда в кабинет входили Юля и Мешок. Орехов открыл дверцу сейфа и вынул оттуда вещь, напоминающую черный дутый браслет, но, верно, несколько более массивную, чем дешевая бижутерийная побрякушка. Вадим взвесил его на ладони и поманил к себе Петю-Мешка:

– Подойди.

– А что... а что такое? – выговорил тот. – Вадим Дмитриевич, а что это...

– Подойди, не разговаривай!! – рявкнул на него шеф охранного бюро.

Петя на негнущихся ногах пошел к Орехову, тот буквально притягивал его к себе холодными немигающими глазами, а Юля, выхватив выражение этих глаз, вспомнила, что давным-давно, верно, сотню лет тому назад, и на нее Вадим смотрел точно так же, как сейчас на Петю. В горле комком зашевелился неосознанный страх, и Юля постаралась поскорее проглотить его.

Последние три шага дались грузному, обильно пропотевшему Пете особенно тяжело: тук...

– Да ближе подойди, не обожжешься!..

...тук...

– Еще ближе, что мне тебя, на каждом шагу выкликивать, что ли?

...тук.

– Руку протяни! Левую. Да не та левая! А впрочем, давай и правую.

И Орехов защелкнул вокруг запястья Пети черный браслет, на котором пульсировала красная точка датчика.

– Это... что?

– Это, Петя, – за Орехова ответила Юля, – поисковый маячок. Он поможет отследить твое местонахождение практически в любой точке в радиусе до ста километров от места приема, и...

– И?..

– Нейтрализовать, если что.

– Нейтра...

– В браслет вмонтирован небольшой заряд пластиковой взрывчатки, – угрюмо произнес Орехов. – Последний писк науки и техники, как говорится. Я не хотел прибегать к этой мере, но ты сам вынудил. Заряд действительно небольшой, но тебе, если что, мало не покажется. Не надо делать серого лица. Это не страшно. Сам понимаешь, что я больше всех заинтересован в том, чтобы ты здравствовал. И ты умрешь только в том случае, если я буду обречен. Вот таковы реалии. Ты сам выбрал эту роль, Петр Валентинович.