свой нос в чужой барсетк, да?

– Сказал, – кивнул Арам.

Свиридов обозначил бледную улыбку и отозвался, поворачиваясь к Фокину:

– Первый раз вижу такого откровенного «лаврушника», а? Тебя цитирует в подлиннике, Афоня. Ну так что, товарищ майор, эти граждане солнечной Армении сами подтверждают, что мы у них машину купили. А если она в угоне, так с ними и разбирайтесь, может, они ее и угнали. Кстати, очень хорошо, что вы их сюда подтянули, товарищ майор: я как раз попрошу этого чудесного Аветисяна вернуть мне деньги за машину. Это не машина, дорогой товарищ Аветисян, а гроб на колесах! Так что, товарищ майор, вы разберитесь и вычтите из бюджета этих господ сумму, которую они у меня взяли за машину.

– Все у тэбя просто вот так, да? – хрипнул Аветисян. – Знаещ щьто? Давай нэ буду дэнги возвращат. Есть тут адын рэмонтный мастерской, оплачу, да.

– Есть, – сказал майор Филипыч, – только это около Уссури. У реки, в смысле. Километра два отсюда. Хорошая мастерская, между прочим, туда даже из Владивостока мужики ездят. – И он гыгыкнул. Свиридов понял, что он несколько недооценил майора. Кажется, тот пьян не с утра, а еще с самого вечера. Не переставал. И что за праздник? Или у них тут в Приморье свои праздники?

– Лищний выпиль, да, глупост говорищ, таварищ майор, – не выдержал Аветисян. – Из Владивостока нэ из Владивостока, а харощий рэмонт. Движок здэляль.

Конфликт неожиданно быстро уладился. Причину этой быстроты понять несложно: Аветисян чуть ли не на глазах у Свиридова и Фокина сунул майору несколько зеленых бумажек, и тот, заложив их в нагрудный карман рубашки, с довольным видом стал поглаживать брюхо. Армяне и Фокин со Свиридовым вышли из УВД.

На улице уже было утро, к искреннему удивлению Фокина, которому показалось, что спал он всего несколько минут, поскольку совершенно не выспался и чувствовал себя разбитым. Серые хлопья предутреннего тумана ползли по земле, в воздухе резко и остро пахло свежими росными травами. Свиридов поежился: в легкой рубашке было довольно свежо, хотя совершенно точно можно было определить, что ежиться ему оставалось недолго. Вставало дымное солнце – день ожидался горячий. Свиридов посмотрел на Аветисяна и проговорил:

– Ушлый ты парень, я смотрю. Чуть ли не покумился с этим жирным майором. Молодец. Давай тэпэр со мной рэщим, как быть, дарагой, – добавил он с утрированным кавказским акцентом.

Аветисян заговорил:

– Дэнги возвращать никому не вигодно... ни мнэ, ни тэбэ их получат.

– Первый раз слышу, чтобы получать деньги назад было невыгодно.

– Канэщна! Машина звэр, а щто-то там движок забарахлиль, так это ми сэйчас исправим. Арам, да?

Над ухом Владимира загудел Фокин:

– Да ладно тебе, Влад, они, кажись, правду говорят. Да и чего нам терять-то? На самом деле починят машину. До Владивостока нужно как-то добрац-ца... а-а, черт!

Фокин застыл с отвисшей губой, глядя куда-то в сторону. Владимир проследил направление его взгляда и увидел в окне ближнего к ним здания, по всему видно, гостиницы, изящную женскую фигуру. Окно было распахнуто настежь, а на молодой женщине ничего не было. Она потягивалась всем телом, как сонная кошка, выставляя напоказ красивую грудь с припухшими со сна сосками и тонкие точеные руки, заломленные за затылок.

– Ух ты! – шумно выдохнул Афанасий Фокин. Армяне тоже зацокали языками. Женщина опустила на них глаза, секунду-другую рассматривала в упор, а потом передернула обнаженными плечами и резко потянула шторки. Шторки скрыли ее от нескромных мужских взглядов. Свиридов без улыбки, но иронично сказал:

– Есть женщины в русских селеньях, даже в этой дыре... я сказал, в РУССКИХ!.. – показательно рявкнул он на Аветисяна, который вынул из кармана органайзер и, сопя от усердия и облизывая губы, стал зачем-то срисовывать здание с окном, в котором скрылась ранняя пташка.

Фокин, наблюдая общение Владимира с Аветисяном, еле сдерживал смех. Армяне загалдели о чем-то о своем, а Афанасий сказал:

– А там, где эта ваша ремонтная мастерская, пиво продается, а?

– Абижаищ, дарагой! – в голос воскликнули оба кавказца. – Пива, водка, шашлик. Шашлик! – повел уже сольную партию Аветисян, свирепо вращая глазами. – Кстаты, дарагой, ты когда-нибуд ел настаящий армянский шашлик? Нэ-э-эт, нэ грузинский... грузынскый эта не шашлик, а так... испорченный баран!..

– Ну, даже не знаю, – уже повеселев, выговорил Влад Свиридов. – Если честно, я больше не из баранины, а из свинины люблю.

– Нэправильный шашлик! – искренне возмутился Аветисян, а его верный Арам закивал: «Нэт, нэт, неправильний». – Нэ надо свинья, свинья останэца свинья, а нужен... эк!.. барран! Грузын как дэлает шашлик? – продолжал разоряться Аветисян, в то время как вся четверка подходила к месту, где рядышком были припаркованы машина армян и неисправная свиридовская «Хонда». – Как грузын? Э-э, не говоры! Грузын бэрет баран, рубит баран на много кусок, надевает на шампур и жярит! Это не шашлик, а Асвенцым какой-то, слющай!.. А армянин щьто? – воздел палец Аветисян. – Армянин берет баран и не-е-ежненько, баран даже нэ болно, дэлает из него много мяса, патом паливает это мясо бэлим вино, патом бэрет памидор, баклажян, пэрец, обжяривает всо это, патом добавляет зелени... потом еще, и па-адает дарагой гост. Вай, какой вкусны, слющай!

Пока он пел этот гимн армянскому шашлыку, Арам отогнал свою машину, белую «Мицубиси», подцепил «Хонду» тросом и выглянул из окошка: дескать, готово, да! Свиридов сел к армянам в их машину, а Фокина снабдили бутылочкой пива и попросили крутить рулем «Хонды». Афанасий Сергеевич был на все согласный, лишь бы похмелиться.

По дороге Аветисян продолжал разглагольствовать:

– Ащибка какая-то вышла, да. Как в угоне, в каком угоне... вызвонили мэня и за васимсот километров погнали. Но щьто нэ делается, все к лучшему, как гаварыт ващ русский поговорка, – хохоча, добавил он. – Видищ, мащин твой забарахлил, сейчас пачиным! И еще шашлик поедим. А то ты на базарэ в Хабаровск – «черножопый, черножопый»! Нехараще так, знаещ.

– Да ладно тебе мурыжиться, Аветисян, – отмахнулся от него Свиридов, – а что я, по-твоему, должен?.. Продал ты мне паленую машину, которая сдохла, как только мы на ней в Приморье въехали... что ж ты не предупредил, что она у тебя только по территории Хабаровского края передвигается, а за его пределами фурычить отказывается. А про «черножопых» – это Фокин больше. Есть такой анекдот, в тему, можно сказать: значит, негр учился в университете Патриса Лумумбы и услышал на улице слово «черножопый». Приходит он к своему преподавателю по русскому языку и говорит: «Скажите, пожалуйста, а что такое „черножопый“? Преподаватель думает: обижу ведь, и сказал:

– Ну, это означает «друг», «товарищ», «брат».

Проходит какое-то время, и негр идет на базар покупать арбузы. Подходит к хачику, вот к вашему брату то есть и подходит, и говорит:

– Черножопый, продай арбуз!

Тот просто онемел. Негр ему еще раз:

– Черножопый, продай арбуз.

Тот аж с пеной у рта:

– Кто чэрножопий? Я – чэрножопий? Да мая жопа по сравнэнию с тваэй – СНЭ-ГУ-РАЧ-КА!

Аветисян захохотал, Арам остался мрачен, тем более что его как раз в этот момент приложило затылком к потолку. И неудивительно: с асфальтовой дороги Аветисян свернул в лес и уже минут пять как ехал по изъеденной колдобинами и рытвинами грунтовке, так и норовящей выскользнуть из-под колес, как ндравная кобылка из-под наездника. Сравнительно безобидные кочки вдруг резко сменялись кошмарными ухабами, на которых машина конвульсивно дергалась, и Арама то и дело тыкало головой в потолок. Можно было только предполагать, как переносит эту экзекуцию Афанасий Фокин. Похмелье и тряска – две вещи несовместные, если перефразировать поэта.

– Что-то непонятно, – сказал Влад. – Тут что, не могли дороги получше провести, если там авторемонтная мастерская? Да оттуда пока выберешься по этой дороге, снова машину разобьешь.

– Э, дорога есть, – возразил Аветисян. – Там, вдол рэки. Только нада крюк дэлат, щтобы по асфалту. Лучше пакароче. Тэм более щьто приехали.