любом серьезном бизнесе и в любой современной ОПГ с развитой инфраструктурой существует, как в государственном аппарате, своя разведка и своя контрразведка. А подготавливают кадры бывшие работники реальных спецслужб. Юля не сразу поняла профиль своей будущей деятельности, для которой ее готовят, как говорится, просто на убой – кормят, холят, учат, одевают, охраняют, да еще за все за это и деньги платят. И не сказать, чтобы маленькие деньги. Все оказалось просто: готовили девушек, которые, работая с богатыми клиентами под видом элитных путан, на деле представляли собой натуральных шпионок. Только выуживали не дутые гостайны, а вполне осязаемую и очень ценную информацию.

Обучали Юлю около года. Обучали профессионалы высокого класса, и курс был очень большой и разнообразный: от искусства макияжа, маникюра, педикюра, психологии общения и влияния, разговорного и делового английского до взламывания интернетовских сайтов, работы по декодированию электронных банковских систем; от фотосъемки и скрытой звукозаписи до основ рукопашного боя и тому подобной массе премудростей. Но особое внимание уделяли поведению в постели. Кстати, Юлю позабавило (насколько вообще в такой ситуации можно было забавляться), что оба инструктора по постельным вопросам были бисексуалы, причем предпочтение отдавали мальчикам. Контрольное собеседование было вместо экзамена. После этого с ней снова встретился Вадим Орехов. На этот раз он был один, без веселого контрразведчика Калитина; а Голубев к тому времени был убит в собственной машине вместе с родным братом.

Тяжелый немигающий взгляд уперся в Юлю. Орехов начал без обиняков:

– Слышал про твои успехи. Ну что, давай проверим, что ли, как там тебя наготовили.

И он ничтоже сумняшеся начал ее раздевать.

– Да ты че! – вырвалась она. – Как же...

Вадим даже не переменил выражения лица.

– Да ты че, соска, – спокойно сказал он. – Обурела, что ли. Я же у тебя вроде экзаменатора. А ты кобенишься. Давай, раздевайся и не корчи из себя целку.

Юля угрюмо сидела в углу дивана и не двигалась. Орехов сказал:

– Ладно, позже с этим. Сейчас я вот тебе что скажу, дорогая моя. Ты ведь теперь действительно дорогая, вон какие бабки в тебя вбухали. Их отрабатывать надо. Ничего страшного, конечно, нет: просто тебе был аванс, который может быть тобой многократно возвращен, если ты будешь хорошо выполнять поручения. С баблом у нас все в порядке. Но я тебе говорю на случай, если ты, милая, вздумаешь слинять из темы, которую тебе предложили. Скажу сразу, это будет большой ошибкой. Ты подписала контракт, ты знала, на что шла. По контракту ты сотрудница российско-японского торгового СП – совместного предприятия, знаешь, да. Так что прикрытие хорошее. Сейчас немножко покувыркаемся, а потом свободна до послезавтра – до первого полноценного рабочего дня.

И Вадим продолжил ее раздевать. Юля попыталась было снова сопротивляться, хотя и с меньшим рвением, но он угрюмо сказал:

– Знаешь, мне это надоело. Что ты дергаешься? Брату моему придурочному за так давала, да еще из-за него да из-за вонючего «геринга» на панель пошла, а тут, знаешь ли, выдрючиваешься не в тему – даже после того, как я в тебя немерено бабла вложил, моему братцу, уроду, и не снилось столько.

Юля задохнулась:

– Ка-ко-му... братцу?

– А ты до сих пор не прочухала? Фамилии моей не знаешь или к сожителю своему жмуриковому ни разу в паспорт не заглядывала? Дима Орехов, твой без пяти минут муж, которого в твоем же подъезде наповал пером уложили – это же мой брат. Ну?

И тут в голове Юли все стало на место. Вот кого напомнил ей этот спокойный мрачный человек, Вадим Орехов – ее первого, ее проклятого Димку, которого уложил в вечернем подъезде родной Юлин отец! Она вспомнила, как Димка рассказывал ей про брата-орденоносца, прошедшего Афган, по имени Вадим. Вот он, Вадим, – перед ней...

Но в голову другое лезло.

– Значит, это ты – Вадим? Значит, это ты... это ты моего папу убил? – выговорила она. – Значит, вы... вы еще тогда, на следствии, когда папу обвиняли, следаку засылали конвертики, чтобы он папу прессовал!..

– Э-э... да ты че, корррова?.. – начал было он, но Юля схватила со стола тяжелую пепельницу и швырнула в лицо Вадиму. Если бы не быстрая реакция бывшего «афганца», то не миновать бы ему черепно-мозговых проблем. Но он успел увернуться, более того, он успел наклониться вперед и выбросить перед собой руку – его пальцы клещами сдавили запястье Юли, она попыталась применить на Вадиме прием, которому ее недавно научили... но не получилось.

Вадим был слишком силен и огромен, чтобы она могла заполучить хотя бы слабую надежду... нет, нет. Он без особых усилий сломал ее сопротивление, швырнул на диван и методично изнасиловал. Это продолжалось, слава богу, недолго, а потом он сел и спросил:

– А с чего ты взяла, что я убивал твоего папашу? С какого перепугу я буду его убивать?

– Я думала, что вы... как будто это он убил Диму.

– Не знаю, кто убил Диму. На самом деле тот, кто исписал в подъезде братца, оказал большую услугу человечеству. Даже если бы я знал, что Диму грохнул твой папаша, я не стал бы его трогать. Жил бы и жил, может, и мне когда-нибудь пришлось на его стол ложиться. Не дай бог, конечно. Он, говорят, хороший был хирург, а я врачей с самого Афгана уважаю. А кто прибрал твоего родителя, я не знаю. Честно – не знаю. Да и неинтересно мне это...

Через два дня после этого разговора Юля «вышла на работу». Первым объектом ее внимания был Слава Горецкий, куратор «Приморрыбпрома».

Через два года после этого разговора Юля приехала в «мегаполис карманного типа» и остановилась на ночь в местной лучшей гостинице, которая потому и являлась самой лучшей, что была единственной.

Свиридов проснулся оттого, что кто-то бубнил над ним. Нет, не прямо над головой, но в нескольких метрах от него, а потом лязгнул замок и рявкнули:

– На выход!

Владимир приподнял голову и начал продирать глаза. Из окружавшего его тумана и выступающих из него мутных полукружий в желтой дымке начали проступать контуры фигур. Лица. Ближе всех к нему выкристаллизовался тот самый грузный майор милиции, с желтым лицом и выпуклыми водянистыми светло- голубыми глазами. Кажется, Иван Филиппович его зовут, майора.

Рядом зашевелился Фокин. Владимир вскочил и сел.

– На выход! – повторно выговорил майор.

Свиридов взял с лавки барсетку, которую он подкладывал под голову (будучи совершенно уверенным, что из-под головы у него никто не сумеет ее вынуть, проверено), и проговорил сонным голосом:

– Ну что, Филипыч, нашел своего Аветисяна?

– Без Филипычей мне тут! – отозвался майор. – Давай, переставляй ножки, сейчас разберемся.

Свиридов потянулся и вышел в мутную прокуренную дежурку, залитую бледным карамельным цветом лампочки. За ним потянулся Фокин, которого определенно штормило. Многодневное пьянство наконец наложило на Афанасия свою шершавую лапу, и сейчас он выглядел так, словно заболел водянкой. Свиридов пощурился на майора Филипыча, который, кажется, уже был пьян, несмотря на ранний час (часов пять утра, определил Свиридов, взглянув в зарешеченное окошко). За спиной майора мельтешили две черноусые фигуры, в которых Влад с изумлением узнал тех самых двух армян, которые так ловко впарили Свиридову отстойную «Хонду». Армяне даже подпрыгивали, стараясь показаться из-за массивной спины пошатывающегося майора Филипыча.

Наконец тот, что был поменьше и поусатее, завопил:

– Таварыщ майор, да ви щьто! Эта чилавэк сам у мэня мащина купыл! Нэ надо его задерживат турьма! Он сам мащина купыл, мама клянус!

Майор мутно зыркнул на него и выговорил:

– Ты что, Аветисян? У тебя ж она в угоне числится.

– Это ащибка, да? Арам, скажи, ащибка, да? – повернулся он ко второму усачу. – И вот тот балшой барадатый мужчин узнал! Он тебя, Арам, черножопый сказаль, да! И ещщо сказаль, щьтобы ты нэ соваль