усмехнулся. На его веку это был далеко не первый откровенный разговор с кем-то из лагерной администрации, и все уловки Васильева он видел насквозь.

Но следующие слова «хозяина» заставили Батю сильно забеспокоиться, хотя внешне этого бывалый блатной, разумеется, никак не проявил.

– У тебя ведь кент есть один, Сван его погоняло...

– У меня много кентов, – внешне совершенно спокойно отозвался Батя, следуя известному принципу не отвечать менту ни да, ни нет.

– Другие меня пока не интересуют, сейчас я про Свана говорю, кореша твоего старого. Ну, то есть бывшего кореша, – начальник лагеря снова сделал паузу.

– То есть как это бывшего?

– Убили его недавно, – с притворным сожалением сказал Васильев.

Смотрящий недоверчиво хмыкнул.

– Батя, ты меня за дите малое держишь, что ли? – с притворным возмущением сказал Васильев. – Стал бы я тебе гнать туфту, которую проверить легче легкого. Не веришь – могу фотки тебе показать или запись новостей с грузинского телевидения. Я уже достал, специально для тебя расстарался.

Батя молчал. Ему очень не нравился уверенный тон Васильева. Похоже, насчет смерти Свана начальник не врет, вот уж чего-чего, а отличать правду от лжи за свою долгую жизнь старик научился.

– Так я почему о нем заговорил-то? – не обращая внимания на молчание блатного, продолжал Васильев. – Так бы убили и убили, одним больше, одним меньше, корешей у тебя много, как ты сам говоришь. Но Сван-то наследство после себя оставил. И ты за ним своего кентуху отправил, Колю Колыму.

– С чего ты взял? – Батя недоуменно поднял брови. Это выглядело так убедительно, что если бы Васильев собственными глазами не читал его маляву, то, пожалуй, мог бы и поверить, что смотрящий первый раз об этом слышит и вообще не при делах.

«Да, хороший бы из него актер получился», – мелькнула в голове начальника непрошеная мысль, но он тут же отогнал ее, сейчас было не время для абстрактных раздумий, нужно было делать дело.

– Как с чего? Коля Колыма сигнализировал. Похоже, он Свана и завалил. На себя, видать, решил прикуп сбить. И неудивительно, ты ведь понимаешь, сколько этот «грузняк» потянет?

– Ну? – снова недоверчиво хмыкнул Батя.

– И я понимаю, – по-прежнему не обращая внимания на такую реакцию смотрящего, продолжал Васильев. – Так что ничего тебе, Батя, не светит, поверь мне. Идея твоя с «грузом» не удалась. Поэтому я и пришел сообщить тебе эту радостную новость. И дать заодно хороший совет: если не хочешь здесь сгнить, возвращайся в отряд, бери грабли, разравнивай предзонник с красной повязкой на руке. И агитируй братву тем же самым заниматься. Тогда еще поживешь. Сколько вашего брата ссучилось и ничего – жизнь на этом ни у кого не кончалась. Так что скажешь?

– Гонишь ты, гражданин начальник, – равнодушно ответил Батя, ни на секунду не задумываясь. – Не такой Коля Колыма пацан, чтобы своего пахана кинуть. Я перед ним и так в долгу – было уже два раза, что не по делу я его подозревал. Так вот третьего раза не будет! – Голос смотрящего звучал решительно. В самом деле, все аргументы Васильева насчет Коли Колымы звучали как типичнейшая мусорская прокладка, ловиться на такие и верить параше, которую мент гонит на кореша, Батя отучился давным-давно.

– А откуда ж я тогда про «грузняк» узнал? – с наигранной иронией в голосе спросил Васильев.

– А мало ли... Может, «селитра» на «кума» пашет, может, еще кто. А Колыме я верю.

– Убедишься сам, – зловеще пообещал «хозяин», подаваясь вперед. – Когда я тебе «грузняк» покажу, тогда и убедишься. Получить-то я его могу только от Коли Колымы. Ладно, пора кончать базар. За старое мы, будем считать, в расчете. Если согласишься сотрудничать, я тебя прямо сейчас отсюда выпускаю. Не согласишься – твои проблемы. Последний раз тебя спрашиваю, будешь ровнять предзонник?

– А пошел ты, гражданин начальник, – так же равнодушно, как и до этого, отчего его слова прозвучали еще оскорбительнее, сказал Батя. – Зачем ты на свою жопу приключений ищешь? Плохо ведь это кончится. Живи спокойно. Или забыл старую поговорку: на вольняшке порядки ментовские, а на киче – воровские? «Разморозки», что ли, дожидаешься? Так ведь дождешься. И хреново будет тебе в первую очередь.

– Нет, Батя, – почти шепотом ответил Васильев. – В первую очередь хреново будет тебе, уж поверь моему богатому опыту. Покантуешься в ШИЗО еще десять суток, тогда поговорим. Если доживешь, конечно.

Он встал со стула, распахнул дверь и крикнул:

– Эй, сержант! Стул забери. Этому кадру – еще десять суток. Режим прежний. И смотри, если хоть на одном шмоне у него что лишнее найдут, сядешь на его место. И не говори, что я тебя не предупреждал!

Смотрящий выдержал понт до конца – так и не пошевелился, пока за вышедшим начальником не закрылась дверь. А после этого он еле слышно произнес:

– Это ты, начальник, считаешь, что мы в расчете. А я по-другому думаю. Совсем по-другому. Ну да ничего, разочтемся еще...

– Вот этот примерьте, может быть, вам подойдет, – высокая черноволосая девушка с бледным лицом и кругами вокруг покрасневших глаз протянула Коле Колыме плечики с надетым на них белым пиджаком. На ней самой было длинное белое платье.

Колыма послушно попытался влезть в пиджак, но он был как минимум на два размера меньше, чем нужно, и затрещал, едва блатной попытался свести руки. Этот костюм был уже третьим, который Колыма мерил за последние пять минут. Они с Горцем приехали в квартиру Софии, племянницы Свана, очень вовремя – там как раз собирались люди, чтобы узнать последнюю волю покойного. На оглашении завещания, написанного Сваном буквально за несколько дней до смерти – словно знал! – разумеется, должен был присутствовать и он, но неожиданно обнаружилось одно препятствие. Траурный цвет у грузин белый, а у Колымы, естественно, белого костюма с собой не оказалось. София сказала, что попробует подобрать ему что-нибудь подходящее, и увела в эту небольшую, скромно обставленную комнату.

– Нет, не пойдет. Маловат, – сказал Колыма, стаскивая пиджак.

София хотела что-то ответить, но не успела. Неожиданно дверь комнаты приоткрылась, и на пороге появился Горец, который, представив Колыму племяннице покойного пахана, прошел потом в гостиную, поздороваться с уже прибывшими друзьями Свана.

– Вах, Коля, что ты делаешь?! – едва переступив порог, воскликнул он.

– Как что? Мне София сказала, что костюм нужен белый, у вас же траур.

– Ай, ладно, ты же только прилетел, все понимают. Да ты и не грузин.

– Нет, Горец, я у вас в гостях, значит, должен делать, как у вас положено, – решительно сказал Колыма. – Я Свана сам не знал, только по словам Бати, но уважал его как правильного блатного.

Горец явно хотел что-то возразить, но в последнюю секунду передумал:

– Ладно, Коля, ты правильно говоришь. Но зачем ты старый костюм ему даешь, женщина? – На этот раз он обратился к девушке в белом. – Сейчас мы лучше сделаем!

Горец выхватил из кармана мобильник, быстро набрал какой-то номер и произнес несколько фраз по- грузински. Потом спрятал телефон и снова обратился к Колыме с белозубой улыбкой на лице:

– Все сейчас будет, Коля! До начала еще минут сорок, успеем! Прямо сюда сейчас все привезут. И пиджак, и брюки из лучшего магазина Тбилиси! А это старье брось! – Он взял из рук Колымы белый пиджак и презрительно отшвырнул в угол.

– Шалва! Не смей! – резко воскликнула девушка, бросаясь в угол и бережно поднимая упавшую вещь. – Это дядин пиджак!

– Да?! Ах, Софико, прости, я не знал!

И снова Колыме показалось, что Горец сказал не то, что сначала хотел. Девушка ничего не ответила, только бросила на молодого грузина гневный взгляд, отряхнула пиджак, повесила его на плечики и вернула в шкаф.

– Сейчас, как вещи принесут, я тебя поведу познакомлю с людьми, – сказал Горец Колыме. – Там все самые близкие люди Свана собрались, все в авторитете.

– А нотариус уже приехал, Шалва? – спросила девушка.

– Нет еще, – коротко ответил тот и снова повернулся к Колыме, хотел что-то сказать, но девушка его