l:href='#n_153' type='note'>[153] было совершенно не о чем беспокоиться. Позабавившись недочеловеком, Илзе в дальнейшем распоряжалась им как подобало прирождённой хозяйке. К примеру, вот эти очаровательные трусики всего две недели назад были татуированной кожей на плечах молодого цыгана. Ах, Илзе, что за мастерица!.. Если в городе Германиа[154] ради просвещения юношества создадут музей покорённых народов, то без абажуров, перчаток, книжных переплётов, такого вот белья, созданного руками Илзе, его экспозиция определённо будет не полна…

— Я только хотел бы, — сказал Карл, — чтобы в самый первый раз ты его испытала при мне.

За окном, в рамке кружевных штор, светилось ясное весеннее небо. Совсем чистое — ветер нынче уносил дым в другую сторону. Илзе оделась, облачившись в очень ладно сидевшую на ней форму старшей охранницы, и супруги вышли во двор.

Здесь, несмотря на весну, картина была безрадостная. Вытоптанная земля, серые остатки снега под стенами унылых бараков… тени в полосатых робах, бредшие вереницами под присмотром вооружённых надсмотрщиков с собаками на поводках. Через колючую проволоку пролегла тень дымной струи, вырывавшейся из широкого кирпичного жерла.

Вольф принюхивался и крутился, наступая хозяевам на ноги.

— Этого сюда, — щёлкнула пальцами Илзе, обращаясь к подскочившему подчинённому. — Вчерашнего.

Имелся в виду узник, о котором она размышляла у зеркала. Илзе положила на него глаз несколько дней назад, приметив парня ещё в колонне, маявшейся перед воротами лагеря. Новоприбывшие дрожали на промозглом ветру, пугливо косясь на багровые отблески из трубы. Все они были на самом деле обречены, хотя бы потому, что без тепла, хорошей еды и лекарств любая простуда здесь становилась смертельной. Только один человек стоял прямо, отказываясь втягивать голову в плечи и прятать под мышками озябшие руки. Это был богатырь и красавец из тех, кого принято называть славой народа, — кареглазый молодой чех с осанкой и взглядом орла.

Пожалев про себя о том, что Карлу подобной внешности не досталось, Илзе велела отмыть парня, одеть поприличнее и привести вечером к ней. Ей показалось, что этот славянин мог позабавить её.

Если бы наедине с ней он повёл себя правильно, то заслужил бы по крайней мере несколько дней сытости и довольства. Но он выказал непочтительность, заявив, что ему, коммунисту, с Ведьмой Бухенвальда не то что ложе делить — в одной комнате находиться противно[155]. «Полиб нас в прдел!»[156] — презрительно выговорил чех, и его отправили в карцер.

«Посмотрим, в какую мокрую курицу превратился этот орёл…»

Вольф насторожился, поставил торчком коротковатые уши и с ворчанием натянул поводок. Молодого чеха — как его звали? Вавржик? Ярмилек? Ещё что-нибудь такое же дикарски-непроизносимое? — выволокли на плац двое охранников, потому что сам он на ногах почти не держался. Его вид заставил Илзе вспомнить тряпичную куклу, которая у неё была в детстве. Однажды она распотрошила игрушку, но починить не сумела и решила «похоронить» за огородом. На другой день прошёл сильный дождь, неглубокую ямку размыло, и, возвращаясь из школы, Илзе вздрогнула, а потом отчаянно завизжала. Перед ней в придорожной канаве лежала её кукла — мокрая, пропитанная грязью, ставшая неописуемо отвратительной, чужой, страшной…

Илзе праздно подумала, что непокорного славянина егцё можно было подлечить, подкормить. Самолично убедиться, что на его теле не было интересных татуировок. И только после этого скормить Вольфу. Или придумать ещё что-нибудь забавное.

Но чех поднял голову, и с чёрного от засохшей крови лица на Илзе глянули всё те же глаза орла.

Потом спёкшиеся губы вдруг растянулись в усмешке, и он запел:

Илзе указала на него подобравшемуся, как пружина, Вольфу:

— Взять!..

…Герр Дауфман, руководивший военными кинологами Висбадена, не подвёл заказчиков из СС. Поводок хлестнул женщину по руке — пёс в два могучих прыжка набрал скорость и, одолев последние метры в горизонтальном полёте, обрушился буквально на голову человеку. Связанный чех только и успел прижать к груди подбородок, но это ему не особенно помогло. Его сбило и отбросило прочь. Какое-то время он дёргал ногами, пытаясь ударить кобеля хотя бы коленом, потом скорчился на земле и постепенно затих.

— Господин комендант, — подбежал к Карлу один из охранников, дежуривших у ворот.

Кох оглянулся и увидел подъехавший автомобиль, а в нём двоих офицеров в чёрных мундирах, мужчину и женщину. Настроение у коменданта сразу испортилось. Это, верно, прибыли из Берлина проверяющие, о которых его загодя предупредили друзья. Илзе и Карл один раз уже побывали под следствием, и воспоминания были не из приятных, хотя состава преступления в их действиях в тот раз не нашли. Чем-то кончится нынешняя проверка!..

Илзе между тем властной командой отозвала Вольфа, и кобель послушно подбежал, роняя с морды густые липкие капли. Восхищённая хозяйка коротко потрепала его по загривку, мельком глянула на растерзанные останки мужчины и, перехватив поводок, обернулась к толпе заключённых. Больше всего Илзе хотелось запустить руку под форму и трепетно погладить атласные трусики. Она ещё даст себе волю, но позже, когда уединится в своей комнате, а пока ей безотлагательно требовалась новая жертва. Чех — что взять с недочеловека! — умер слишком быстро, так и не дав ей наслаждения, на которое она рассчитывала. Волна блаженного жара, начавшая распространяться по телу, нуждалась в дополнительной пище.

Взгляд Илзе остановился на молодой женщине, чей бесформенный балахон явственно оттопыривался на животе. Комендантша ткнула в её сторону хлыстиком, и охранники вытащили женщину из толпы.

Та даже не пыталась сопротивляться. Когда её поставили неподалёку от мертвеца, она одними губами прошептала что-то похожее на молитву, потом подняла голову и замерла, глядя невидящими глазами прямо на солнце. Несмотря на истощение и беременность, она была красива. Какой-то трагической, библейской, воистину древней красотой, неизменно бесившей Илзе в еврейках.

На самом деле, если твои предки кутались в шкуры в то самое время, когда чьи-то другие предки строили города и составляли Ветхий Завет, никто не должен беситься, впадать в комплекс неполноценности и доказывать противоположное. Это всё равно ТВОИ, а значит, самые знаменитые и замечательные прародители…

Но если бы Илзе Кох таким образом рассуждала, она прожила бы совсем другую жизнь, а не ту, которую нам описывает история.

Она указала на женщину возбуждённо вертевшемуся Вольфу:

— Взять!..

Кобель с готовностью рванулся вперёд…

Хозяйский приказ вроде бы не оставлял места сомнениям, но на полпути в ноздри Вольфа вторгся запах человеческой самки. И не просто самки — эта женщина была почти готова родить. И в не