оказывается, после того как меня сняли с плота и втащили на борт, как какое-то морское животное, я пробыл без сознания целых двое суток.

Доктор Баллантайн взял меня за руку и поздоровался со мной, назвав мистером Миллзом. В его голосе звучало уважение, свойственное всем, кто искренне верит в равенство всех людей: эту характерную черту я замечал у знакомых мне шотландцев. По тому, как я пожал ему руку, он догадался, что за моей историей кроется что-то большее; он оказался человеком, который умеет вести себя так, будто свободно располагает своим временем.

Обратившись к Вэйлу, он сказал:

– Я привык осматривать пациентов наедине. Ничего личного, я вовсе не хочу вас обидеть, вы понимаете?

Он произнес это настолько дружелюбно, что никто на свете, даже раздражительный Молтби, не мог бы на него обидеться. Вэйл, по натуре человек почтительный, хотя порой слишком сладкоречивый, удалился, оставив нас с доктором одних.

Баллантайн подвинул стул ближе ко мне.

– Итак, сэр, с чего мы начнем? С ваших ран или с того, что вас действительно беспокоит?

Я поднял руки и снял полотно с глаз.

Поманив его наклониться ближе – вдруг Вэйл слушает за дверью? – я зашептал более или менее нормальным голосом, впервые с тех пор, как кричал на Тейта.

– Мне нужно вам рассказать целую историю. Но прежде чем рассказать, я должен задать вам вопрос.

Я задал ему свой вопрос. Он серьезно и с любопытством посмотрел на меня, но дал именно тот ответ, на который я надеялся, о котором молился. Когда, беспредельно довольный, я откинулся на спинку кресла и выдохнул: «Ох, слава Богу!», он отстранился от меня и сдержанно улыбнулся. Тогда я рассказал ему свою историю. Он выслушал меня не только со вниманием, но и с полным доверием, одарив двумя бесценнейшими дарами, какие один человек может дать другому.

Рассказ мой занял довольно долгое время, после чего мы с доктором еще поговорили; он задавал мне множество вопросов. Наконец он громко сказал:

– Ну, мистер Миллз, что же мне с вами делать?

Он быстро осмотрел все повреждения, которые мог увидеть, затем подошел к двери и позвал Вэйла, который, проявив большее уважение, чем я от него ожидал (потому что боялся, что его попросили за мной еще и шпионить), терпеливо ждал довольно далеко в коридоре, так что не мог слышать нашу беседу.

Доктор Баллантайн попросил Вэйла меня перевернуть, чтобы можно было осмотреть плечо, спину и бедро. Вэйл остался в комнате, и доктор Баллантайн завершил обследование. Из своего чемоданчика он извлек писчую бумагу и сел за стол.

Вэйл обмыл мне лоб – я вспотел, волнуясь, что доверяю свой рассказ этому чужому человеку. Но бывают времена, когда жизнь висит на таком тонком волоске, что все, что нам остается, – это надежда на непредсказуемую волю случая, и доктор Баллантайн стал моей счастливой случайностью.

Он закончил писать и, встав из-за стола, вручил Вэйлу два конверта.

– Тут есть аптекарь, так себе, но все же… Он португалец. Близ лестницы, что ведет к этому ряду домов. Отдайте ему это: он хорошо меня знает. Я буду вам весьма признателен, если, пока он готовит лекарство, вы передадите это письмо вашему хозяину, кто бы он ни был. Я прошу об аудиенции.

– Это – сэр Томас Молтби, сэр, джентльмен, сэр, друг короля. – Он выговорил хорошо заученные слова так гладко, будто ему часто приходилось их произносить.

Вэйл ушел, а Баллантайн обратился ко мне:

– Я прошу, чтобы вас отдали на мое попечение, полечиться у меня дома. Чтобы сберечь ваше зрение и вылечить язык. Я, кроме того, хочу взглянуть на нашего друга Молтби. Ужасную историю вы мне рассказали.

Он был спокойным, невозмутимым человеком, однако что-то в нем запылало огнем: это было видно по напряженности его речи.

– А мои раны? – спросил я.

– Это не навсегда, – ответил этот чудесный проницательный шотландец. – Боли будут длиться много дней. Но не более того. Нога меня встревожила. Я опасался за сухожилие, но оно как будто сильно поранено, но не перерезано.

Теперь он принялся за новый осмотр, на этот раз – моей головы и лица, уделяя особое внимание глазам, ушам, ноздрям, губам и языку.

– Да и на самом деле, рассказали бы вы мне все это или не рассказали, мне в любом случае надо было просить оставить вас на мое попечение. А после того как вам удастся как следует выспаться, ни о чем не беспокоясь, мы поговорим о другой вашей просьбе. – Он покачал головой и улыбнулся. Он был немногословен, этот доктор.

Несколько минут мы пребывали в молчании: для меня это были минуты отдохновения и поддержки. Не было необходимости быть настороже.

Затем доктор Баллантайн, подумав о чем-то, задал мне вопрос:

– На том острове. Чем же питаются эти разбойники?

Он бросил на меня странный взгляд, как человек, не желающий внушить оскорбительную мысль своему собеседнику, какой бы правомерной такая мысль ни оказалась.

Когда до меня дошел смысл вопроса, я закрыл глаза. А доктор сказал:

– Мне жаль, что приходится затрагивать столь неприятную тему. Но здесь рассказывают страшные вещи. На этом краю света люди пока еще не очень далеко ушли от дикарей.