Теперь я сделал вид, что такие усилия оказались слишком утомительными. Следует помнить – мои глаза еще болели и полностью не открывались.

– Мистер Миллз, известна ли вам цель вояжа «Испаньолы»?

Я кивнул – весьма неохотно.

Он почувствовал мое настроение, подумал (как я и хотел), что напал на след, и сменил тактику.

– Какова же цель этого вояжа?

Я не шелохнулся.

– Вы не хотите сказать мне, мистер Миллз?

Я нацарапал: «Ч-А-С-Т-Н-А-Я. Т-А-Й-Н-А».

– Понимаю. – Ему едва удавалось скрыть свое возбуждение.

Я вздохнул, якобы в изнеможении. Тогда секретарь стал сама любезность.

– Вам нужен отдых, мистер Миллз. Мы рады, что вы оказались у нас на судне. Вы кажетесь нам прекрасным человеком, и мы поместим вас в более приличные условия. За вами будут лучше ухаживать. Но я должен задать вам еще один вопрос. Вы не знаете – ваш экипаж… Вы не знаете, вашему экипажу удалось найти, или они, возможно, полагали, что нашли то, за чем прибыли на остров?

Я погрузился в раздумья (вроде бы), потом кивнул. Подождал немного и снова кивнул.

Секретарь сказал ухаживавшему за мной матросу:

– Перенеси его в офицерскую каюту. Найди Вэйла. Скажи ему, что об этом человеке надо как следует заботиться; что он должен отдохнуть и ему необходимы покой и комфорт. Сэр Томас сочтет большой удачей, что нам удалось спасти такого человека. – Мне же он сказал: – Мистер Миллз, Вэйл – наш слуга, весьма хорошо обученный необходимым для обслуживания обязанностям. Он будет хорошо за вами ухаживать.

Когда он ушел, я почувствовал, что лицо мое пытается расплыться в иронической усмешке. Я знал, что сэр Томас сочтет большой удачей. И, кроме того, я знал, как я для них важен. Мера моей значительности выразилась уже в том, что они повысили меня в статусе, предоставив мне одного из своих слуг. Впрочем, это вовсе не означало, что они считают меня подобным себе джентльменом.

Однако мне хотелось бы знать истинную, кроющуюся за всем этим причину того, почему они нас преследовали. Я знал, целью их преследования были Грейс (теперь я мысленно называл ее так) и Луи. Но что связывало ее с ними? Что значила для них Грейс, чем обладала, что таила, что знала? Очевидно, что-то, имевшее огромную силу: из-за этого погиб человек на нашей дороге, а его родич арендовал корабль и последовал за нами, проделав ради этого три четверти кругосветного плавания.

Но так как Грейс не ответила на мои вопросы, я по-прежнему пребывал в неведении об истинных причинах, лежавших в самой основе этой тайны. Что означал вопрос, заданный мне секретарем: «Вы не знаете – ваш экипаж… Вы не знаете, вашему экипажу удалось найти, или они, возможно, полагали, что нашли то, за чем прибыли на остров?» Что же, и Молтби разыскивает Тейта? А если так, то зачем? Или до них просто дошел слух о серебряных слитках? Нет, я сомневался, что сам по себе клад мог завлечь их так далеко.

Так я метался между собственными догадками – взад и вперед, взад и вперед, но ничего не прояснялось, кроме самой главной мысли – что я должен скрывать, кто я на самом деле, от всех и каждого на этом бриге.

«Поднимать» мой низкий статус начали сразу же. Появились носилки, которые несли два матроса. Затем явился малорослый кругленький человечек с такими гладкими щеками, что ему, видимо, никогда не приходилось бриться. Одет он был так, как не одевался ни один моряк из тех, кого мне когда-либо случалось видеть: черные, в обтяжку, панталоны, белая сорочка с воротником, заканчивавшимся чем-то вроде веера, и жилет в золотую и темно-красную полоску. Он велел матросам переложить меня на носилки, и они сделали это с поразительной осторожностью.

– Меня зовут Вэйл, – сказал кругленький гладенький коротышка.

Меня отнесли в хорошую каюту и осторожно переложили на широкую низкую койку. Я лежал, трудно дыша после этих упражнений. Потом сделал жест руками.

– Промыть вам глаза, мистер Миллз? Вы этого хотите?

Я кивнул.

Вэйл принес прохладной воды и осторожно протер мои злосчастные веки. Я вздрогнул и поморщился, когда он это делал, – чуть сильнее, чем на самом деле чувствовал, хотя глаза все еще ужасно болели.

– Так лучше, сэр?

Я кивнул, взял его руку и поднес ее к моим глазам, показывая, что хотел бы, чтобы он чем-то прикрыл мне веки.

– Положить вам что-нибудь на глаза, сэр? Вы этого хотите?

Я кивнул. Вэйл ушел и тотчас же вернулся с куском доброго полотна, который он затем заботливо положил мне на глаза и на лоб. Я поправил полотно так, чтобы оно прикрывало и нос. Потом я жестами попросил его принести немного белой мази. Когда он ее принес, я помазал себе губы, ужасно морщась при этом, но на сей раз непритворно – боль и правда была очень сильна.

После этого я спокойно лег на спину, очень довольный собой. План мой и в самом деле придавал мне сил. Человек нескромный назвал бы его великолепной вдохновляющей идеей или коварным и остроумным замыслом. Мне он так нравился, что я чуть было не рассмеялся вслух, размышляя над его сложностями и возможностями.

И ни разу мне в голову не пришла мысль о том, что я могу потерпеть неудачу. А теперь я вообще уверен, что первейшее условие успеха – глубокая вера в то, что твои планы принесут плоды.

На следующее утро, как я и ожидал, в каюту, где я лежал, явился сэр Томас Молтби. С ним пришел секретарь; рядом стоял в ожидании Вэйл, который вложил мне в руку письменные принадлежности.