Наконец я услышал, как заскрипел стул, с которого он поднялся.

– Спасибо, Миллз. Я очень тебе благодарен. Ты действительно нам помог. Нам снова нужно будет поговорить, когда тебе станет лучше.

Он направился к двери, но передумал и снова повернулся ко мне:

– Мне надо задать тебе еще один вопрос. Что, у капитана – если он останется в живых – есть ли у него план дождаться корабля, который должен прийти на помощь?

Я кивнул.

– И он получит новую команду матросов и таким образом вернется в Англию с этим Тейтом?

Кивнув в последний раз, я сделал вид, что смертельно устал: я стал настоящим актером.

– Ты молодец, Миллз.

Молтби вышел из каюты, а Вэйл, добрый человек, подошел к моей койке.

– Мистер Миллз, я беспокоюсь. Вы, наверное, очень устали.

Я махнул ослабевшей рукой и попросил свежую повязку на глаза. Какой замечательный план я, оказывается, придумал!

Теперь я был включен в их общество как джентльмен, хотя таковым они меня никак не считали. Мне приносили вино – запивать тонкую пищу, совершенно иную, чем та, что входила в рацион матросов. Вина я не пил – мне необходимо было сохранять равновесие и надежность чувств и восприятий; но я с радостью приветствовал отличную одежду, которой меня снабдили и которую я очень медленно, соблюдая величайшую осторожность, надел с помощью Вэйла.

Глаза мои уже начали работать, однако, гуляя по палубе, я всячески заботился о том, чтобы повязка была побольше и пошире. Я еще не видел себя в зеркало и потому не мог судить, насколько легко будет горбуну меня узнать. Хотя он, как казалось, по-прежнему содержался взаперти, его присутствие на борту приводило меня в трепет.

Мы прибыли в порт, и я сразу узнал это место. Пока все шло хорошо! Из слов Вэйла я понял, что необходимый ремонт займет несколько недель. В местах с таким жарким климатом работа идет не так быстро, как в бристольских доках.

От Вэйла же я узнал, что задержка пришлась вовсе не по нутру Молтби, что он вышел из себя, когда ему об этом сказали, и все время твердит, что его «важные секретные планы» строились в соответствии с календарем и временем года. Это вовсе не указывало на то, что черный бриг собирается немедленно возвращаться в Бристоль. Я заключил, что моя хитрость приносит плоды и что мои лживые сообщения побуждают Молтби вернуться к Острову Сокровищ.

Столь опасная возможность перепугала бы меня до смерти, если бы я не так твердо верил в осуществление своего плана. Неужели великая надежда может порождаться интуицией? Думаю, да. Если бы интуиция столь загадочно не подсказала мне, что мой план, во всех его деталях, включая и его следующую, ключевую часть, может осуществиться, я не принялся бы за его исполнение: он был предельно опасен.

После того как мы простояли в порту несколько дней, я – через посредство Вэйла и своей книжки для записей – обратился с просьбой к Молтби. Вэйл был при мне, когда я отдыхал на полуюте, и я ухитрился нацарапать слово «Б-Е-Р-Е-Г-?», а затем слово «Г-О-С-Т-И-Н-И-Ц-А-?»

– Мистер Миллз, вы желаете сойти на берег? – Мы с Вэйлом стали близкими друзьями: он мне нравился. – Посетить гостиницу – трактир? Выпить эля?

Я кивнул.

– Конечно, мистер Миллз, конечно! Какой джентльмен не пожелает этого?

Потом я написал: «Н-О-М-Е-Р. П-О-Ж-И-Т-Ь-?»

– Ага, мистер Миллз. Вы желаете отдохнуть в гостинице? Как в Бристоле?

Я кивнул. Подождав с минуту, я написал: «Д-О-К-Т-О-Р-?»

– Конечно, – сказал он.

Он отнес мою просьбу Молтби. На следующий день, в сопровождении Вэйла, я отправился в какое-то место, где вроде бы предоставлялись гостиничные номера, но невообразимо отличавшиеся от «Адмирала Бенбоу» или «Короля Георга». Я снова затосковал по дому: хотелось скорее вернуться, хотя бы только для того, чтобы рассказать Джону Калзину, что считают в этих местах трактиром.

К этому времени я научился (по ночам, когда был один) растягивать полотно, закрывавшее мне глаза, таким образом, чтобы можно было сквозь него видеть. Полотно не становилось таким же тонким, как кисея или ткань, которой прикрывают сыры, однако это позволяло мне все же видеть окружающий мир настолько, чтобы правильно оценивать то, что происходит. Кроме того, я понял, что мой план идет по верному курсу – да, я раньше уже побывал в этом порту.

Гостиница была вся увешана цветами, с яркой крышей из красной черепицы (название гостиницы было на языке, которого я не понимал). Вэйл проводил меня на веселенькое крылечко, а оттуда мы медленно поднялись по невысокой мраморной лестнице – свидетельнице былой роскоши, прошли по коридору, выложенному желтой и зеленой плиткой, в комнату с красновато-желтыми стенами. Меня ждали огромная кровать и кресло у окна; но у меня хватило ума дать Вэйлу подвести меня к каждому из этих предметов.

Он с некоторым шиком усадил меня у окна и вышел, чтобы ожидать врача, который, по его словам, был вызван заранее. Я просил пригласить доктора, который понимал бы по-английски. Мне ведь надо было измыслить какой-то способ поговорить с ним наедине.

Когда врач явился, он оказался приятным авторитетным человеком, плотным, но складным, и звался он Баллантайн. Он не только понимал, но и прекрасно говорил по-английски: он был шотландец. Вэйл перечислил ему мои раны, и доктор похвалил то лечение, которое я до сих пор получал. Он внимательно слушал, пока Вэйл рассказывал ему об обстоятельствах моего спасения. Я узнал кое-что новое –