величества остров Гонконг, отныне и навсегда, в безраздельное владение вооруженных сил ее величества.
Наглость этого человека или представляемого им правительства казалась почти невероятной.
— Правительство ее величества намерено также вести торговлю с Сыном Небес или хотя бы с его народом. Нам нужны порты, куда наши корабли могут спокойно заходить и так же спокойно уходить: чтобы их не беспокоили эти ваши мерзкие знаменные. У меня здесь список портов, которые нам нужны. Я его вам прочитаю. Конечно, Кантон. Затем Амой, Фучжоу, Нинбо, Шанхай. Запишите.
— Вы хотите, чтобы я передал эти предложения Сыну Небес?
— Это не предложения, дружище, это требования. И есть еще одно, четвертое, которое вы тоже передадите. Мы хотим, чтобы этот уполномоченный, Линь, был передан нам и ответил за свои преступления против английских подданных.
— А если император отклонит такие условия? Вы знаете, сколько человек он может поставить под ружье? Не меньше десяти миллионов.
Хок сдержанно улыбнулся.
— Судя по тому, что мы видели за последние несколько месяцев, мистер Баррингтон, десять миллионов китайцев стоят всего ста тысяч англичан.
— А у вас шесть тысяч. И эскадра.
— В эскадре-то все и дело, Баррингтон. Передайте Сыну Небес, что, если он не согласится на наши требования, мы заставим пустовать все порты в этой стране.
— Можно я выскажу свое мнение, сэр?
— Валяйте.
— Ваше правительство проводит политику самой неприкрытой агрессии.
— Так оно и есть, — не стал спорить Хок, причем без всякой обиды. — Когда торгаши из лондонского Сити чуют возможную прибыль, они готовы ломиться хоть в небесные врата, лишь бы ее заполучить. Так поступают все в этом мире, мистер Баррингтон.
— В европейском мире, сэр. Не в китайском.
— В реальном мире, мистер Баррингтон. Ваш Сын Небес должен будет это понять. А теперь — сколько времени займет у вас дорога в Пекин и обратно?
— По суше — четыре месяца. Морем и затем по Великому каналу — четыре недели.
— Можете взять одну из ваших джонок. Я буду ждать вас с ответом через месяц.
— Вам не стоит вообще меня ждать.
— Вы отказываетесь везти мой ультиматум императору?
— Я отвезу ваш ультиматум, сэр. Но я не рассчитываю вернуться с ответом. Император наверняка велит меня казнить.
— За поражение или за то, что вы выступите нашим посланником? — поинтересовался адмирал Эллиот.
— Думаю, и за то и за другое.
— В таком случае мы должны послать кого-нибудь другого, сэр Хью, — сказал Эллиот. — Мы не можем отправить человека на смерть.
— А почему нет? Не думаете ли вы, что если мы здесь и сейчас проведем военный трибунал, то этот парень еще до захода солнца украсит рею «Веллесли»? Он обречен. Пусть предстанет перед императором.
— И все-таки вы едете? — спросил Сун Танчу.
— Я обязан хотя бы доложить о том, что произошло.
— И, как вы сказали англичанам, потеряете свою голову. Мой вам совет, Баррингтон, — взять джонку и плыть на ней куда глаза глядят.
— И обречь моего отца и мою золовку с детьми на гнев императора?
— Но если казнят вас, то наверняка расправятся и с ними.
— Это я могу предотвратить лишь в одном случае: если честно изложу факты перед Сыном Небес. Сэр Хью Хок говорил правду, когда заявил, что эта война развернута по указке лондонского Сити. Сражение идет не из-за опиума или ареста кучки британских подданных — сражение идет потому, что денежные мешки в Англии ищут новые рынки сбыта для своих товаров, а Китай — это самый большой еще неосвоенный рынок в мире.
— Что в таком случае вы посоветуете императору?
— Отвергнуть английские притязания и приготовиться к войне, собрав для этого все силы, которыми он только располагает. Потому что если не нанести англичанам сокрушительного поражения, они не уйдут, а станут требовать все больше и больше, пока не проглотят весь Китай, как проглотили Индию, воспользовавшись слабостью императоров моголов.
Сказано смело. Но разве в глубине души не пожалел он тысячу раз о том, что написал тот роковой меморандум? Приговор ему будет означать приговор его семье. Так заведено в Китае: если провинился кто- то из членов семьи, она несет ответственность за его проступок.
Вместе с верным Канцзюем он отплыл на север от устья Жемчужной к Янцзы, а затем в Нанкин. Всего один день Мартин позволил себе провести в родном городе, прежде чем продолжил на сампане путь по Великому каналу вверх к Вэйхэ. Но он успел рассказать отцу о последних событиях. Тот, сгорбившись, слушал сына.
— Ты подвел нас, — сказал он, когда Мартин замолчал, — ты подвел Китай, ты подвел этот дом, ты подвел своего брата. И ты подвел меня.
Это было несправедливо. Мартин хотел возразить, но вместо этого опустил голову.
— Слава Богу, у меня есть другой сын, — сказал Роберт Баррингтон и взъерошил волосенки Джона. Мальчику исполнилось уже восемь лет. — Дожить бы мне только до того времени, когда он станет мужчиной.
Отослав детей, Джейн выслушала Мартина.
— Он умер сразу. — Его слова звучали как-то неубедительно.
— Думаешь, я заплачу?
— Нет. Но как же дети?
Она скривила рот.
— Я скажу им, что их отец умер как герой, чтобы они всегда чтили его память. А как твой отец воспринял эту весть?
— Он фактически от меня отрекся.
— Что ты теперь будешь делать?
— Я должен ехать в Пекин и доложить императору.
— А потом?
— Я вернусь сюда. Если смогу. И если ты этого захочешь.
Неожиданно она очутилась в его руках, он целовал ее рот, нос, глаза и щеки.
Теперь не было нужды таиться. В тот вечер Мартин, поцеловав детей и пожелав им спокойной ночи, ужинал вдвоем с Джейн в ее покоях. После ужина они пошли в ее спальню.
Рано утром, однако, он счел необходимым заглянуть в свои комнаты.
— Ты был с ней, — осуждающим тоном сказала Чуньу.
— Да. Ладно, я очень спешу. Упакуй мне сундук с одеждой.
— У тебя больше нет времени на Чуньу. — И печаль и гнев слились в голосе наложницы.
Он обнял ее за плечи.
— Поверь мне, Чуньу, в моем доме всегда найдется для тебя место. Когда я вернусь из Пекина…
Она стиснула его руки.
— Ты едешь в Пекин? Ты берешь ее с собою?
— Нет. Она остается здесь с детьми.
— Тогда возьми меня. Как ты можешь отправляться в Пекин без женщины?
На языке у Мартина так и вертелось, что ему не привыкать месяцами в плавании обходиться без
