— О, как здорово! — взвизгнула Гермиона.

— Классно! — с энтузиазмом воскликнул Рон.

— Поздравляю, — улыбнулся Гарри.

На лице Люпина появилась неестественная улыбка, больше похожая на гримасу. Затем он продолжил.

— Вот… так как, вы принимаете мое предложение? Пусть трио станет квартетом! Я не верю, что Дамблдор этого бы не одобрил, в конце концов, он же назначил меня вашим преподавателем Защиты от Темных Искусств. И я вам должен сказать — я считаю, что нам приходится иметь дело с магией, с которой многие из нас никогда не встречались и даже представить себе не могли.

Рон и Гермиона посмотрели на Гарри.

— Так… так, давай уточним, — сказал он. — Ты собираешься оставить Тонкс с ее родителями и уйти с нами?

— Там она будет в полной безопасности, они за ней присмотрят, — ответил Люпин. В голосе его прозвучала окончательность, граничащая с безразличием. — Гарри, я убежден, что Джеймс хотел бы, чтобы я остался с тобой.

— Ну, — медленно произнес Гарри, — а я не убежден. Я чертовски уверен, что на самом деле мой отец хотел бы знать, почему ты не остаешься с собственным ребенком.

Кровь отхлынула от лица Люпина. Температура в кухне словно упала градусов на десять. Рон рассматривал стены комнаты, словно изо всех сил старался запомнить их на всю жизнь; Гермиона быстро переводила взгляд с Гарри на Люпина и обратно.

— Ты не понимаешь, — сказал наконец Люпин.

— Так объясни.

Люпин сглотнул.

— Я… я сделал очень серьезную ошибку, женившись на Тонкс. Я сделал это вопреки собственному разумению, и с того самого момента я постоянно сожалею об этом.

— Понятно, — кивнул Гарри. — И теперь ты хочешь просто-напросто бросить ее вместе с ребенком и сбежать с нами?

Люпин вскочил на ноги, опрокинув назад стул, на котором сидел; он кинул на них столь яростный взгляд, что Гарри впервые в жизни увидел волчье выражение на его человеческом лице.

— Неужели ты не понимаешь, что я сделал со своей женой и со своим не родившимся ребенком!? Я не должен был жениться на ней, я сделал ее изгоем!

Люпин яростно пнул стул, который только что опрокинул.

— Ты видел меня только в Ордене или под защитой Дамблдора в Хогвартсе! Ты понятия не имеешь, как большинство людей в волшебном мире относятся к таким, как я! Когда они узнают о моем увечье, они со мной даже говорить не могут! Неужели ты не видишь, что я наделал!? Даже ее семья расстроена нашей женитьбой, какой родитель захочет, чтобы его дочь вышла за оборотня? И ребенок… ребенок…

Люпин вцепился себе в волосы; он выглядел совершенно обезумевшим.

— Моя порода обычно не размножается! Он будет таким же, как я, я уверен — как мне себя простить за то, что я сознательно рисковал передать свое состояние невинному ребенку? А если случится чудо, и он будет не таким, как я — ему будет лучше, в сто раз лучше, без отца, которого он всю жизнь будет стыдиться!

— Ремус! — прошептала Гермиона; на глазах ее выступили слезы. — Не говори так — как может хоть один ребенок тебя стыдиться?

— О, не знаю, Гермиона, — произнес Гарри. — Я бы его очень даже стыдился.

Гарри не знал, откуда в нем взялся гнев, но этот гнев поднял его на ноги. У Люпина был такой вид, как будто Гарри его ударил.

— Если новый режим считает, что муглерожденные плохие, — сказал Гарри, — то что они сделают с полуоборотнем, отец которого к тому же в Ордене? Мой отец погиб, пытаясь защитить мою мать и меня, и ты думаешь, он бы предложил тебе бросить своего ребенка и уйти с нами искать приключений?

— Как — как ты смеешь? — вскричал Люпин. — Это не имеет отношения к желанию… к желанию опасности или славы… как ты смеешь хотя бы предположить настолько…

— Я думаю, ты становишься немного безрассудным, — вымолвил Гарри. — Ты хотел бы пойти по стопам Сириуса…

— Гарри, нет! — умоляюще воскликнула Гермиона, но он продолжал неотрывно смотреть в разъяренное лицо Люпина.

— Никогда бы в это не поверил, — произнес Гарри. — Человек, научивший меня бороться с дементорами — оказался трусом.

Люпин выхватил волшебную палочку настолько быстро, что Гарри до своей успел лишь дотронуться; послышался громовой удар, и Гарри отлетел назад, словно его ударили кулаком; впечатавшись в стену кухни и сползая на пол, он успел заметить краешек плаща Люпина, скрывшийся за дверью.

— Ремус, Ремус, вернись! — прокричала Гермиона, но Люпин не ответил. Мгновением позже они услышали хлопок входной двери.

— Гарри! — простонала Гермиона. — Как ты мог?

— Легко, — ответил Гарри. Он поднялся на ноги; на затылке, там, где его голова врезалась в стену, он уже ощущал набухающую шишку. Его все еще шатало от гнева.

— И не смотри на меня так! — огрызнулся он в адрес Гермионы.

— А ты не кричи на нее! — рявкнул Рон.

— Нет — нет — мы не должны драться! — крикнула Гермиона, бросаясь между ними.

— Ты не должен был все это говорить Люпину, — сказал Рон, глядя на Гарри.

— Он сам напросился, — ответил Гарри. Искаженные образы один за другим мелькали в его мозгу: Сириус, падающий сквозь вуаль; Дамблдор, убитый, зависший в воздухе; зеленая вспышка и голос его матери, умоляющей о пощаде…

— Родители, — тяжело дыша, произнес Гарри, — не должны оставлять своих детей, если… если только без этого можно обойтись.

— Гарри, — Гермиона протянула руку, стараясь его утешить, но он стряхнул ее руку и пошел прочь, неотрывно глядя на созданный Гермионой огонь. Один раз он говорил с Люпином из этого очага, желая увериться в Джеймсе, и Люпин его успокоил. Теперь белое, искаженное страданием лицо Люпина плавало перед ним в воздухе. Он ощутил болезненный прилив раскаяния. Ни Рон, ни Гермиона не произносили ни слова, но Гарри был уверен, что за его спиной они переглядываются, общаясь безмолвно.

Он обернулся и успел заметить, как они поспешно отворачиваются друг от друга.

— Я знаю, что не должен был называть его трусом.

— Факт, не должен был, — немедленно ответил Рон.

— Но вел он себя как трус.

— И тем не менее… — сказала Гермиона.

— Я знаю, — кивнул Гарри. — Но если это заставит его вернуться к Тонкс, оно будет стоить того, как вы думаете?

Он не смог скрыть нотку мольбы в своем голосе. Гермиона смотрела сочувствующе, Рон — неопределенно. Гарри уставился на свои ноги, размышляя об отце. Поддержал бы Джеймс Гарри, услышав, что он сказал Люпину, или рассердился бы на то, как его сын обращается с его старым другом?

Тихая кухня, казалось, гудела от шока недавней сцены и от невысказанного неодобрения Рона и Гермионы. Номер «Дейли Профет», принесенный Люпином, по-прежнему лежал на столе, и гаррино лицо взирало в потолок с первой полосы. Гарри подошел к столу и уселся, открыв газету наугад и сделав вид, что читает. Он не мог вчитываться в слова, все его мысли были по-прежнему о стычке с Люпином. Он был уверен, что по ту сторону «Профет» Рон и Гермиона возобновили свое безмолвное общение. Гарри шумно перевернул страницу, и в глаза ему прыгнуло имя Дамблдора. Пара секунд прошла, прежде чем он вник в содержание фотографии, на которой была изображена группа людей. Под фотографией была подпись: «Семейство Дамблдоров. Слева направо: Альбус, Персиваль с новорожденной Арианой на руках, Кендра и Аберфорт».

Наконец-то отвлекшись от Люпина, Гарри более внимательно изучил фотографию. Отец Дамблдора,