парой слов. Эрмиона вела себя так, будто это всё её не касалось, но один или два раза Гарри видел на её лице необъяснимую ухмылку. Весь день у неё было исключительно хорошее настроение, а вечером в гостиной Гриффиндора она даже согласилась просмотреть (другими словами дописать) Гаррин реферат по Травоведению, что она до этого момента решительно отказывалась делать, отлично зная, что Гарри обязательно даст списать Рону.

— Огромное спасибо, Эрмиона, — сказал Гарри, дружески похлопав её по спине. Посмотрев на часы, он увидел, что уже почти восемь. — Слушай, мне нужно спешить, а то я опоздаю к Дамблдору…

Она не ответила, а просто с утомлённым видом вычеркнула из его реферата несколько особенно неудачных предложений. Усмехнувшись, Гарри пролез через дыру за портретом и поспешил к кабинету директора. Горгулья отъехала в сторону при упоминании ирисовых эклеров, и Гарри, взбежав по спиральной лестнице через две ступеньки, постучал в дверь одновременно с восьмым ударом часов.

— Входите, — позвал Дамблдор, но Гарри не успел толкнуть дверь, как её рывком открыли изнутри. На пороге стояла профессор Трелони:

— Ага! — вскричала она, драматически указывая на Гарри и щурясь на него через свои огромные очки.

— Так это и есть причина, Дамблдор, по которой меня бесцеремонно вышвыривают из вашего кабинета!

— Моя дорогая Сибилла, — немного раздражённо сказал Дамблдор, — вас ни откуда бесцеремонно не вышвыривают, но Гарри сюда приглашён, а к нашему разговору, полагаю, добавить уже нечего…

— Очень хорошо, — сказала профессор Трелони глубоко уязвленным голосом, — раз вы не желаете расстаться с этим жеребцом-узурпатором, пусть так и будет… Возможно я найду школу, где мои таланты будут лучше оценены…

Она протолкалась мимо Гарри и исчезла, сбежав по спиральной лестнице; было слышно, как она споткнулась на полпути, и Гарри догодался, что она наступила на одну из своих развевающихся шалей.

— Пожалуйста, закрой дверь и садись, Гарри, — голос Дамблдора звучал довольно устало.

Гарри повиновался; занимая свое привычное место у стола Дамблдора, он отметил, что там уже стоит Думоотвод, а рядом — две крошечных хрустальных бутылочки, полные переливающихся воспоминаний.

— Профессор Трелони всё ещё переживает, что преподает на пару с Флоренцем? — спросил Гарри.

— Да, — ответил Дамблдор — оказывается, Прорицания приносят больше хлопот, чем я мог представить — сам-то я никогда этот предмет не изучал. Я не могу ни просить Флоренца вернуться в лес, где он изгой, ни просить Сибиллу Трелони покинуть Хогвартс. Между нами, она даже не догадывается об опасности, подстерегающей её вне замка. Она ведь, понимаешь ли, не знает — а я не думаю, что было бы благоразумно её просветить — что именно она напророчила о тебе и Волдеморте. — Дамблдор глубоко вздохнул. — Но не бери в голову мои директорские проблемы. У нас есть более важные вопросы для обсуждения. Во-первых, как ты справился с заданием, о котором я тебе говорил в конце прошлого урока?

— Ох, — сказал Гарри, и замолчал. С уроками телепортации, квиддитчем, отравлением Рона, собственным проломанным черепом и намерениями выяснить, чем же занимается Драко Малфой, Гарри напрочь забыл о воспоминании, которое Дамблдор просил его извлечь из профессора Слизхорна. — Ну, я спросил профессора Слизхорна об этом воспоминании, после урока по Зельям, сэр, но… ээ-э… он не захотел мне его дать.

— Понятно, — помолчав, сказал Дамблдор, глядя на Гарри поверх очков-полумесяцев; у Гарри возникло привычное ощущение, будто Дамблдор видит его насквозь, как рентгеном. — И ты считаешь, что приложил все силы для достижения цели, не так ли? Что ты использовал всю свою немалую изобретательность? Что не оставил без проверки ни малейшей тропинки к цели?

— Ну-у, — Гарри остановился, не зная, что сказать дальше. Его единственная попытка завладеть воспоминанием внезапно показалась постыдно несерьёзной. — Ну-у… в тот день, когда Рон по ошибке хватил любовного зелья, я отвел его к профессору Слизхорну. Я думал, может быть, если я застану профессора в хорошем настроении, то…

— И это сработало? — спросил Дамблдор

— Вообще-то нет, сэр. Но это потому, что Рон отравился…

— Что, естественно, заставило тебя напрочь забыть попытки достать воспоминание; я и не стал бы ожидать от тебя ничего другого, когда твой лучший друг в опасности. Но когда стало ясно, что мистер Висли на пути к полному выздоровлению, я, вообще-то, полагал, ты все же вернешься к моему заданию. Я считал, что достаточно изъяснил тебе всю важность этого воспоминания. Действительно, я сделал всё, объясняя тебе, что это ключевое воспоминание, и без него мы просто будем тратить время впустую.

Горячее, колющее и липкое чувство стыда растеклось по Гарри — от макушки до пяток. Дамблдор не повысил голос, он даже не казался сердитым; но Гарри предпочел бы, чтоб директор орал — это холодное разочарование было хуже всего.

— Сэр, — заговорил он, почти в панике — это не значит, что я это забыл… или ещё что… Просто, я хотел сказать, были другие… другие…

— Другие мысли в твоей голове, — закончил за него предложение Дамблдор. — Вижу.

В комнате снова повисла тишина, самая неприятная тишина, которую Гарри когда-либо доводилось испытывать, общаясь с Дамблдором; тишина тянулась и тянулась, размеченная лишь тихим хрюкающим храпом портрета Армандо Диппета, висевшего над головой Дамблдора. Гарри чувствовал себя очень странно, как будто он стал меньше, сжался. Когда этого было уже не вынести, Гарри заговорил:

— Профессор Дамблдор, мне, правда, очень жаль. Мне надо было больше стараться… Я должен был понять, что вы не просили бы меня, если бы это не было действительно важно.

— Хорошо, что ты сказал это, Гарри, — спокойно произнес Дамблдор. — Я могу надеяться, что теперь ты будешь считать эту задачу важнейшей? Если мы не получим это воспоминание, после сегодняшнего занятия встречаться нам будет незачем.

— Я сделаю, сэр, я из него вытащу, — искренне сказал Гарри.

— Тогда мы больше не будем об этом, — сказал Дамблдор более ласково, — а продолжим с нашей историей. Ты помнишь, где мы остановились?

— Да, сэр, — поспешно отозвался Гарри. — Волдеморт убил своего отца, и деда с бабкой, и сделал так, что всё выглядело, будто убивал его дядя Морфин. Потом он вернулся в Хогвартс и спросил… спросил профессора Слизхорна о Разделах Сути. — Бормоча это, Гарри покраснел.

— Очень хорошо. Теперь же, я надеюсь, ты помнишь, как в самом начале наших встреч я предупреждал, что нам предстоит заглянуть туда, где царствуют догадка и предположение.

— Да, сэр.

— До настоящего момента (я надеюсь, ты согласен) я показывал тебе достаточно достоверные основания для моих рассуждений о том, что делал Волдеморт до своих семнадцати лет.

Гарри кивнул.

— Но сейчас, Гарри, сейчас всё станет тёмным и запутанным. Потому что, если было трудно найти какие-либо свидетельства о мальчике Ребусе, то найти кого-либо, готового вспоминать о возмужавшем Волдеморте, почти невозможно. На деле, я сомневаюсь, что есть хоть одна живая душа, кроме его собственной, что могла бы дать нам полный отчёт о его жизни после Хогвартса. Правда, у меня есть два последних воспоминания, которыми я хочу с тобой поделиться. — Дамблдор указал на маленькие хрустальные бутылочки, поблёскивающие рядом с Думоотводом. — Я буду рад услышать твоё мнение, проверить, насколько оно совпадёт с моими выводами.

Что Дамблдор так высоко ценит его мнение — эта мысль заставила Гарри ещё больше стыдится, как он провалил поиск Слизхорновой памяти, и, пока директор рассматривал на свет первую склянку, он виновато ёрзал на своём стуле.

— Я надеюсь, тебя не утомили погружения в чужие воспоминания, ведь эти два особенно любопытны. Первое принадлежит домашнему эльфу, древней старушке по имени Хоки. Но перед тем, как мы посмотрим свидетельства Хоки, я должен вкратце рассказать тебе, как лорд Волдеморт покинул Хогвартс.

Он завершил седьмой год своей учёбы, как и следовало ожидать, с высшими баллами по всем предметам. Все его сокурсники обсуждали, куда они пойдут работать по окончании Хогвартса. Мало кто