только целуется с Джинни уже он… Монстр в его груди замурлыкал… но потом он увидел, как Рон откидывает гобелен, наставляет на него палочку и кричит что-то вроде «А я тебе верил'… «А ещё говорил, что друг'…

— А Эрмиона точно целовалась с Крумом? — вдруг спросил Рон, когда они дошли до портрета Толстушки. Гарри виновато встрепенулся, выталкивая своё воображение из коридора, в который не врывался никакой Рон, где были только он и Джинни.

— Что? — спросил он смущённо. — О… э… — Честным ответом было бы «да», но он не хотел так отвечать. Похоже, что Рон по его виду угадал худшее.

— Укроп, — мрачно сказал он Толстушке, и они пролезли через дыру за портретом в гостиную.

Никто из них больше не упоминал ни Джинни, ни Эрмионы; они вообще почти не разговаривали этим вечером, и молча пошли спать, каждый поглощённый своими мыслями.

Гарри долго лежал без сна; он смотрел на балдахин своей кровати и пытался убедить себя, что его чувства к Джинни — просто чувства старшего брата. Они всё лето жили как брат с сестрой, разве не так, играли в квиддитч, дразнили Рона, посмеивались над Биллом и Флёр. Гарри знал Джинни много лет… Это же естественно, что он стремится её защищать… хочет за ней приглядывать… руки-ноги Дину пообрывать, чтоб целоваться не лез… Нет… это своё братское чувство надо сдерживать…

Рон раскатисто всхрапнул.

Она сестра Рона, твёрдо сказал себе Гарри. Сестра Рона. Нельзя о ней думать. Он не рискнул бы своей дружбой с Роном ни за что. Он примял подушку поудобнее и стал ждать, когда придёт сон, изо всех сил пытаясь думать не о Джинни.

Гарри проснулся немного ошалелый и смущённый снами, в которых Рон гонялся за ним с квиддитчной битой. Но к полудню он был бы счастлив обменять на этого Рона, из сна, Рона настоящего, который не только холодно пожимал плечами при виде Джинни и Дина, но и стал относиться к растерянной и потрясённой Эрмионе с ледяным глумящимся безразличием. Мало того, Рон за ночь стал раздражительным и готовым на всех бросаться, как какой-нибудь огнеплюй-мантикраб. Гарри весь вечер безуспешно пытался поддерживать между ним и Эрмионой мир; в конце концов Эрмиона заявила, что пошла спать, а Рон с надменным видом направился в спальню мальчиков после того, как обругал до перепуга нескольких первоклассников лишь за то, что они на него посмотрели.

К расстройству Гарри, новоявленный гнев Рона не утихал ещё несколько дней. А что ещё хуже, одновременно падало его вратарское умение, отчего его агрессивность соответственно росла, так что на финальной тренировке перед субботним матчем он пропустил все до единого мячи, которые кидали в его сторону нападающие, но зато ревел на всех так, что довел Демелзу Робинс до слез.

— Заткнись и отвяжись от неё! — вопил Пикс, который хотя и был ростом всего в две трети Рона, зато недурно владел тяжёлой битой.

— ХВАТИТ! — заорал Гарри, видя, какими глазами Джинни смотрит на Рона, и вспоминая её славу лучшей насылательницы Летучих Страшномышей; он бросился вперёд, чтобы вмешаться, пока ситуация не пошла вразнос. — Пикс, ступай уложи бладжеры, Демелза, возьми себя в руки, ты отлично играла сегодня, Рон… — Он подождал, пока вся команда отлетит подальше, чтобы их не могли услышать, — ты мой лучший друг, но если продолжишь так вести себя, я буду вынужден тебя из команды выставить.

Какое- то мгновение ему казалось, что Рон в самом деле его ударит, но случилось нечто гораздо худшее: Рон мешком осел на метле, вся его ярость улетучилась, и он сказал:

— Я ухожу. Я просто жалок.

— Ты не жалок и ты не уходишь! — в ярости сказал Гарри, хватая Рона за воротник. — Ты можешь словить всё, что угодно, когда ты в форме, просто у тебя проблема с мозгами!

— Говоришь, я идиот?

— Да, может так оно и есть!

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, затем Рон грустно покачал головой.

— Я знаю, у тебя нет времени найти нового защитника, так что я сыграю завтра, но если нас выставят, а так оно и будет, я уйду из команды.

Что бы Гарри ни говорил, всё было бесполезно. Он весь ужин пробовал поднять настроение Рона, но тот его не замечал, будучи слишком занят тем, что бычился и огрызался на Эрмиону. Весь вечер в гостиной Гарри продолжал убеждать Рона, что развалится вся команда, если он уйдёт, но его старания подрывали остальные игроки, которые, сбившись в кучку в дальнем углу, бросали на Рона уничтожающие взгляды и явно именно о нём и говорили. Наконец, Гарри попробовал разозлиться, в надежде заставить Рона разозлиться в ответ, и, может быть, хоть этим сделать его злым и в игре. Но это помогло не больше чем подбадривания, в итоге Рон ушел спать всё таким же грустным и подавленным.

Гарри долго лежал в темноте без сна. Он не хотел проиграть в наступающем матче; не только потому, что в первый раз выступал как капитан, но и потому, что он был настроен побить Драко Малфоя хоть в квиддитче, раз не мог доказать свои насчет него подозрения. Но если Рон будет играть на матче так же, как и на последних тренировках, их надежды на победу будут хиленькими…

Если бы он только смог хоть как-то заставить Рона собраться… заставить его играть, как он иногда может… как-то убедить его, что у него сегодня действительно хороший день…

И ответ пришел к Гарри в одном неожиданном, великолепном порыве вдохновения.

Утром завтрак проходил в обычном легковозбудимом настроении; слитеринцы встречали каждого гриффиндорского игрока, входящего в Большой зал, громким свистом и улюлюканьем. Гарри посмотрел на потолок и увидел ясное светло-голубое небо — хорошее предзнаменование.

Стол Гриффиндора, сплошная масса алого и золотого, с восторгом приветствовала Гарри и Рона; Гарри усмехнулся и помахал всем; Рон криво улыбнулся и слабо встряхнул головой.

— Выше голову, Рон, — крикнула ему Лаванда. — Я знаю, ты сыграешь блестяще!

Рон её проигнорировал.

— Чай? — спросил его Гарри. — Кофе? Тыквенный сок?

— Мне всё равно, — хмуро ответил Рон, вяло откусывая хлеб.

Спустя пару минут Эрмиона, так уставшая от неприязненного отношения со стороны Рона, что не пошла на завтрак с ними вместе, остановилась по пути к столу.

— Как вы оба себя чувствуете? — попробовала спросить она, уставившись на затылок Рона.

— Живём, — ответил Гарри, занятый тем, что совал стакан тыквенного сока Рону в руку. — Бери, Рон. Выпей.

Как только Рон поднес стакан к губам, Эрмиона резко сказала:

— Не пей этого, Рон!

Гарри с Роном уставились на неё.

— Почему? — спросил Рон.

Сейчас Эрмиона смотрела на Гарри так, как будто первый раз его увидела.

— Ты сейчас подлил ему что-то в стакан.

— Не понял? — сказал Гарри

— Что слышал. Я видела. Ты подлил что-то в стакан Рону. У тебя флакон в руке!

— Не понимаю, о чём ты говоришь, — сказал Гарри, поспешно запихивая маленький флакон в карман.

— Рон, я тебя предупреждаю, не пей это, — повторила встревоженная Эрмиона, но Рон взял стакан, выпил его залпом и сказал, — Эрмиона, кончай мной командовать.

У Эрмионы был разневанный и оскорблённый вид. Наклонившись, так, чтобы только Гарри мог её слышать, она прошипела:

— За это тебя полагалось бы исключить. Я такого от тебя никогда не ожидала, Гарри!

— Кто бы говорил, — прошептал он в ответ. — Не та ли, что как-то кого-то Заморачивала?

Она вихрем убежала от них подальше. Гарри без сожаления смотрел, как она уходит. Эрмиона никогда не понимала, какая серьёзная вещь квиддитч. Затем он посмотрел на Рона, который вытирал губы.

— Пора идти, — беспечно сказал Гарри.

Промёрзшая трава хрустела под ногами, когда они шли к стадиону.

— Ведь удачно, что сегодня хорошая погода, да? — спросил Гарри у Рона.