Нигеллус, и ушел из своей рамы; несомненно, затем, чтобы посетить свой портрет на Мракэнтлен, дом двенадцать.

— Профессор, — сказал Гарри после короткой паузы, — Профессор Мак-Гонагалл говорила вам, что я ей сказал после этого случая с Кэти? Насчёт Драко Maлфоя?

— Да, она сказала мне о твоих подозрениях, — сказал Дамблдор.

— И что вы…?

— Я приму все соответствующие меры, чтобы проверить любого, кто может быть связан с несчастным случаем с Кэти, — сказал Дамблдор. — Но что занимает меня сейчас, Гарри, — это наш урок.

Гарри почувствовал себя немного обиженным: если их уроки такие важные, почему тогда между первым и вторым уроками такая здоровая дыра? Но всё равно, он больше не говорил о Драко Maлфое, а наблюдал, как Дамблдор вливает свежие воспоминания в Думоотвод и, взяв каменную чашу своими длинными пальцами, круговым движением перемешивает её содержимое.

— Я уверен, ты помнишь, что мы оставили повесть о начале пути лорда Волдеморта в пункте, где красивый маггл, Том Ребус, бросил свою жену-ведьму, Мероуп, и возвратился в свой родной дом в Малом Ганглетоне. Мероуп, одна-одинёшенька, осталась в Лондоне, ожидая ребёнка, которому в некий день предстояло стать лордом Волдемортом.

— Как вы узнали, что она была в Лондоне, сэр?

— По свидетельству некоего Карактакуса Бёрка, — сказал Дамблдор, — который, по странному совпадению, участвовал в основании того самого магазина, откуда прибыло ожерелье, которое мы только что обсуждали.

Он перемешивал содержание Думоотвода, как Гарри уже доводилось видеть, похожий на старателя, промывающего золото. Из крутящейся серебряной жидкости поднялась фигура маленького старика, она медленно вращалась в Думоотводе, серебряная как призрак, но намного более плотная, с копной волос, почти закрывавшей её глаза.

— Да, мы приобрели это при любопытных обстоятельствах. Его принесла молодая ведьма, как раз перед Рождеством, о, тому уже много лет назад. Она сказала, что очень нуждается в золоте, ну, впрочем, это и так было очевидно. Одетая в тряпки, и, явно, не вчера… Видно, что ждёт ребёнка. Она сказала, что медальон — самого Слитерина. Ну, такие истории мы слышим всё время, — «Ох, это же Мерлиново, его любимый заварной чайник», — но я посмотрел на эту вещь, там был его знак, как положено, а несколько простых заклинаний окончательно сказали мне правду. Конечно, этот медальон был, можно сказать, бесценный. Она же, казалось, совсем не имела представления, сколько он может стоить. Была счастлива получить за него десять галлеонов. Самая выгодная сделка, которую мы когда-либо заключали!

Дамблдор очень резко встряхнул Думоотвод, и Карактакус Бёрк канул обратно в крутящуюся массу воспоминаний, из которой вышел.

— Он дал ей всего десять галлеонов? — с возмущением сказал Гарри.

— Карактакус Бёрк великодушием не славился, — сказал Дамблдор. — Итак, мы знаем, что Мероуп, ожидающая конца беременности, была в Лондоне в одиночестве и отчаянной нужде, отчаянной настолько, чтобы продать своё единственное ценное имущество, медальон, одну из бережно хранимых семейных реликвий Дволлодера.

— Но она же могла колдовать! — сказал Гарри нетерпеливо. — Она могла добывать пропитание, и вообще всё, что ей нужно, колдовством, ведь правда?

— Ах, — сказал Дамблдор, — может, и могла. Но я уверен — то есть догадываюсь, повторяю, но я все-таки уверен, что прав — что Мероуп, когда муж оставил её, перестала использовать магию. Я думаю, что она не хотела оставаться ведьмой. Конечно, могло быть и так, что её безответная любовь и вызванное ею отчаяние иссушали её силу; такое бывает. В любом случае, как ты увидишь, Мероуп отказалась поднять волшебную палочку даже для сохранения собственной жизни.

— Она не хотела жить даже для своего сына?

Дамблдор поднял брови. — Никак ты жалеешь лорда Волдеморта?

— Нет, — быстро сказал Гарри, — Но у неё был выбор, верно? Не как у моей мамы…

— У твоей матери тоже был выбор, — мягко сказал Дамблдор. — Да, Мероуп Ребус выбрала смерть, несмотря на сына, который нуждался в ней, но не суди её слишком сурово, Гарри. Долгие страдания очень ослабили её, и у неё никогда не было храбрости твоей матери. И теперь, если ты станешь сюда…

— Куда мы идем? — спросил Гарри, когда Дамблдор стал с ним рядом перед столом.

— На сей раз, — сказал Дамблдор, — мы посетим мои воспоминания. Я думаю, что ты найдешь их богатыми на подробности, и достаточно точными. После вас, Гарри…

Гарри наклонился над Думоотводом; его лицо всколыхнуло прохладную поверхность памяти, и он опять проваливается в темноту… Несколько секунд — и его ноги на твёрдой земле; он открыл глаза: вместе с Дамблдором они стоят на шумной, старомодно выглядящей лондонской улице.

— А вот и я, — весело сказал Дамблдор, указывая вперёд, на высокую фигуру, переходящую дорогу перед повозкой с молоком.

У этого, молодого, Альбуса Дамблдора борода и длинные волосы были каштановыми. Перейдя на их сторону улицы, он зашагал по тротуару, притягивая много любопытных взглядов своим броского покроя костюмом из бархата цвета сливы.

— Классный костюмчик, сэр, — сказал Гарри, прежде, чем смог остановить себя, но Дамблдор просто хихикнул и продолжал идти за самим собой молодым в двух шагах; наконец они прошли через железные ворота в пустой двор перед мрачноватым квадратным строением, окружённым высокой решётчатой оградой. Молодой Дамблдор поднялся на невысокое крыльцо, подошёл к перадному входу и стукнул в дверь. Через секунду или две дверь открыла неопрятная девица в фартуке.

— Добрый день. У меня назначена встреча с госпожой Коул, которая, как я понимаю, всем этим заведует?

— О, — девушка была явно ошарашена эксцентричным нарядом Дамблдора. — Гм… счас… Миссис КОУЛ! — заорала она через плечо.

Гарри услышал отдалённый голос, кричащий что-то в ответ. Девушка повернулась к молодому Дамблдору, — Задите, она ща будет.

Дамблдор вошёл в прихожую, выложенную чёрно-белыми плитками; помещение явно нуждалось в ремноте, но было безукоризненно чисто. Гарри и старший Дамблдор тоже вошли. Прежде, чем за ними закрылась входная дверь, навстречу к ним поспешила худая, чем-то обеспокоенная на вид, женщина. У неё было лицо с резкими чертами, скорее озабоченное, чем сердитое; подходя к Дамблдору, женщина через плечо отдавала распоряжения ещё одной особе в фартуке.

— … и отнеси йод наверх Марте, Билли Стаббс расчесал струпья, а у Эрика Волли все простыни в гное — пока у нас ветрянка, всё прочее подождёт, — последнее она сказала вообще, никому в частности, и тут её взгляд упал на Дамблдора, и она стала как вкопанная, словно увидела на пороге жирафа.

— Добрый день, — сказал Дамблдор, протягивая руку. Госпожа Коул просто рот разинула.

— Меня зовут Альбус Дамблдор. Я послал вам письмо с просьбой о встрече, и вы очень любезно пригласили меня на сегодня.

Миссис Коул моргнула. Очевидно решив, что Дамблдор всё-таки не галлюцинация, она вяло произнесла: — О да. Хорошо — да, хорошо — лучше пройдём ко мне. Так.

Она повела Дамблдора в маленькую комнату, полу-гостиную, полу-кабинет. Комната была обшарпанная, как и прихожая, а явно не подбиравшаяся по стилю мебель — старая. Миссис Коул предложила Дамблдору шаткий стул, а сама уселась за стол, на котором царил беспорядок, и с нервном видом уставилась на Дамблдора.

— Я пришёл, как я уже объяснил вам в своём письме, поговорить о Томе Ребусе и обсудить его будущее, — сказал Дамблдор.

— Вы родственник? — спросила госпожа Коул.

— Нет, я — учитель, — сказал Дамблдор. — Я хочу предложить Тому место в моей школе.

— В какой это такой школе?

— Она называется Хогвартс, — сказал Дамблдор.

— Почему вы заинтересовались Томом?

— Мы полагаем, что у него есть качества, которые мы ищем.