яростное желание отомстить? Конечно, нет! Не заставь он твою мать умереть за тебя, дал бы он тебе магическую защиту, которую сам бы не смог пробить? Конечно, нет, Гарри! Разве ты не понимаешь? Волдеморт сам создал себе своего злейшего врага, как всегда и везде создают их тираны! Ты хоть раз подумал, как боятся тираны людей, над которыми властвуют? Каждый из них понимает, что однажды среди всех его жертв обязательно найдётся тот, кто восстанет и ответит ударом на удар! Волдеморт ничем от них не отличается! Он никогда не переставал высматривать того, кто бросит ему вызов. Он услышал о пророчестве и ринулся действовать, но в результате не только сам выбрал человека, которому скорее всего суждено его прикончить, но и дал ему самое смертельное оружие!

— Но…

— Очень важно, чтобы ты это понял! — Дамблдор встал с кресла и начал ходить по комнате; полы блестящей мантии разлетались от его шагов; Гарри никогда не видел его таким взволнованным. — Попытавшись убить тебя, Волдеморт собственной рукой отметил замечательного человека, того, что сидит сейчас передо мной, и дал ему все средства, чтоб себя прикончить! Волдеморт сам научил тебя и читать его мысли, и чувствовать его чувства, и даже понимать язык змей, на котором он раздает указания; но, Гарри, несмотря на твой дар заглядывать во внутренний мир Волдеморта (дар, ценнее которого не нашёл бы ни один Пожиратель Смерти), тебя никогда не соблазняли Тёмные Искусства, никогда, ни на секунду, тебе не хотелось стать одним из соратников Волдеморта!

— Ещё бы я захотел! — сказал Гарри со злостью. — Если он убил моих папу с мамой!

— Короче говоря, тебя защищает твоя способность любить! — громко подытожил Дамблдор. — Единственная защита, которая может сработать против соблазна Волдемортовой властью! Несмотря на все искушения, которые сваливались на тебя, несмотря на все страдания, ты остаёшься чист сердцем, такой же, каким был в одиннадцать, когда смотрел в зеркало, отражавшее твои заветные желания, и оно показывало тебе не бессмертие или богатство, но лишь путь к ущербу для Волдеморта. Гарри, ты представляешь себе, как мало магов смогли бы увидеть в том зеркале то, что увидел ты? Волдеморту следовало ещё тогда понять, с кем он имеет дело, да он не понял!

Но он понял это сейчас. Ты проникал в мысли лорда Волдеморта без вреда для себя, но он не может овладеть тобой, не испытывая смертельной боли — он открыл это в Министерстве. Я не думаю, что он понимает, отчего это, Гарри; впрочем, он так торопился разорвать свою душу, что ни разу не остановился подумать о несравненной силе души нетронутой и целой.

— Но, сэр, — Гарри изо всех сил старался, чтобы не показалось, что он возражает, — это всё сводится к одному, не так ли? Я должен попробовать убить его, или…

— Должен? — сказал Дамблдор. — Конечно, ты должен! Но не из-за пророчества, а потому что ты, сам, никогда не успокоишься, пока не попробуешь! Мы оба это знаем! Вообрази, пожалуйста, на секунду, что ты никогда не слышал про пророчество! Что бы ты думал о Волдеморте, скажи?

Гарри смотрел, как Дамблдор ходит перед ним по кабинету, и думал. Он подумал о своей матери, об отце и о Сириусе. Он подумал о Седрике Диггори. Он подумал про все те ужасные деяния, которые, как он знал, совершил лорд Волдеморт. Огонь загорелся в его груди, опалил горло…

— Я хочу, чтобы он сдох, — тихо сказал Гарри. — И я хочу это сделать.

— Конечно ты хочешь! — закричал Дамблдор. — Ты же понимаешь, пророчество не говорит, что ты должен будешь что-то делать! Но пророчество заставило Волдеморта выделить тебя, как себе равного… Другими словами, ты волен выбирать свой путь, можешь даже и не верить пророчеству! Но Волдеморт продолжает верить ему. Он не оставит охоту за тобой… из чего, да, действительно, следует, что…

— Что это всё закончится, когда один из нас убьет другого, — закончил Гарри

— Да.

Гарри наконец понял, что Дамблдор пытался ему сказать. Это, подумал он, можно сравнить с тем, когда тебя силком тащат на арену, чтобы ты сразился насмерть, и когда ты идёшь на арену с высоко поднятой головой. Кто-то, наверное, спросит, где же тут выбор, но Дамблдор знал — как знаю и я, подумал Гарри в порыве яростной гордости, и как знали мои родители, — что в целом мире нет более отличных друг от друга вещей.

В ымотанный, но довольный своей ночной работой, Гарри рассказал обо всём Рону и Эрмионе на утреннем уроке по Чарам (для начала напустив на тех, кто сидел рядом, заклятие Заглушения). Оба были должным образом впечатлены повестью о том, как Гарри выудил из Слизхорна воспоминание, и явно напуганы рассказом про Волдемортовы Разделённые Сути и обещанием Дамблдора, когда тот найдет очередную Суть, взять Гарри с собой.

— Ух ты, — сказал Рон, когда Гарри, наконец, довёл свой рассказ до конца; Рон возбуждённо размахивал своей палочкой, не обращая ни малейшего внимания на то, что делает. — Ух ты… То есть ты идёшь с Дамблдором… и будешь пытаться эту штуку уничтожить… ух ты…

— Рон, из-за тебя уже снег пошёл, — терпеливо сказала Эрмиона, взяв его за запястье и отведя Ронову палочку от потолка, с которого, точно, начали сыпаться большие белые снежинки. Лаванда Браун, как отметил Гарри, посмотрела из-за соседнего стола на Эрмиону красными глазами, и Эрмиона тут же отпустила руку Рона.

— Ох, да, — Рон удивленно посмотрел на свои плечи. — Извини… смотрится, словно у нас у всех просто жуткая перхоть…

Он смахнул несколько фальшивых снежинок с плеча Эрмионы. Лаванда расплакалась. Рон тут же отвернулся, с чрезвычайно виноватым видом.

— Мы разошлись, — уголком рта объяснил он Гарри. — Прошлой ночью. Когда она увидела, как мы с Эрмионой выходим из спальни… Тебя она, сам понимаешь, не могла увидеть, и подумала, что там были только мы вдвоем.

— Ах, — сказал Гарри. — Ну… ты же не сильно огорчен, что всё закончилось, правда?

— Нет, — признался Рон. — Конечно, было порядком противно, пока она орала, но, по крайней мере, не мне пришлось начинать объяснение.

— Трус, — сказала Эрмиона, хотя со вполне довольным видом. — Похоже, эта была вообще плохая ночь для нежных чувств. Знаешь, Гарри, Джинни с Дином тоже разошлись.

Гарри подумал было, что говорила она ему это с уж больно понимающим видом, но ведь не могла же она знать, что всё внутри его пустилось в пляс. Храня на лице каменное выражение, а в голосе — столько безразличия, сколько смогло получиться, он спросил: — Как это вышло?

— А, глупость какая-то… Она говорит, он вечно пытается помочь ей влезать в дыру за портретом, словно она сама этого не может… правда, у них уже давно не всё ладилось.

Гарри посмотрел на Дина, в другом конце класса. Вид у того, точно, был несчастный.

— Надо думать, у тебя от этого будут проблемы, так ведь? — спросила Эрмиона.

— Ты о чем? — встрепенулся Гарри.

— Квиддитчная команда, — ответила Эрмиона, — Если Джинни с Дином не разговаривают…

— А… ну да…

— Флитвик, — предупредил Рон. Маленький учитель по Чарам уже приближался к ним, а с заданием превратить уксус в вино справилась только Эрмиона; её колба была полна темно-красной жидкости, в колбах Гарри и Рона оставалось коричневая муть.

— Ну, ну, мальчики, — с упрёком пропищал профессор Флитвик, — чуть поменьше разговоров, чуть побольше дела… Дайте мне посмотреть, как вы стараетесь…

Вместе они подняли свои палочки, сосредоточились изо всей силы, нацелили палочки на колбы… У Гарри уксус замёрз, а колба Рона взорвалась.

— Так… задание на дом… — профессор Флитвик вынырнул из-под стола, стряхнул осколки стекла со своей шляпы и закончил, — практические упражнения.

После Чар был как раз один из тех редких случаев, когда совпадали перерывы, и в общую комнату пошли вместе. Казалось, что Рона совершенно не волнует конец его отношений с Лавандой. У Эрмионы,