Он же не давал советы всем и каждому заклинать! Мы что знаем — может, он записал штуку, которую применяли против него!
— Я не верю в это, — сказала Эрмиона. — Ты просто оправдываешься…
— Да не оправдываюсь я! — торопливо ответил Гарри. — Я бы хотел, чтобы всего этого не было, и не только из-за кучи взысканий. Ты же знаешь, я бы никогда такое не использовал, даже против Малфоя, но ты не можешь винить Принца, он же не написал: «Попробуйте вот это, оно такое классное», он просто делал записи для себя, так ведь, не для кого-то другого…
— Ты хочешь мне сказать, — сказала Эрмиона, — что собираешь пойти за…
— …за книгой? Именно что собираюсь, — решительно произнес Гарри. — Послушай, без этого Принца я бы никогда не выиграл Феликс Фелицис. Я бы никогда не узнал, как спасти Рона от отравы, я бы никогда…
— …не заимел репутации блестящего Зельедела, которую ты не заслуживаешь, — брезгливо закончила Эрмиона.
— Смени тему, Эрмиона, — сказала Джинни, и Гарри был так удивлен, так благодарен! — Говорят, Малфой хотел попробовать на Гарри Непрощаемое Заклятье, ты должна радоваться, что у Гарри нашёлся ответ за пазухой!
— Конечно, я рада, что Малфой Гарри не заклял, — Эрмиона явно была задета. — Но согласись, Джинни, Сектумсемпра тоже не невинная штука, посмотри, куда она его привела! И я ещё подумала, ну, что из-за этого стало с вашими шансами на выигрыш в матче…
— Ой, не начинай, словно ты разбираешься в квиддитче, — шикнула Джинни, — ты только запутаешься.
Гарри и Рон замерли в изумлении: Эрмиона и Джинни, которые всегда так отлично ладили, сидели сейчас, обе скрестив руки на груди и глядя в противоположные стороны. Рон нервно посмотрел на Гарри, потом схватил первую попавшуюся книгу и спрятался за ней. Гарри же, хотя отлично понимал, что никак этого не заслуживает, внезапно очень обрадовался, пусть даже за весь оставшийся вечер никто слова не сказал.
Радость была не долгой. Завтрашнее утро принесло насмешки слитеринцев, не говоря уж о том, что и товарищей-гриффиндорцев совсем не радовало, как их капитан достукался до отстранения себя от финального матча сезона. К утру субботы Гарри, что бы он там ни говорил Эрмионе, с радостью отдал бы весь Феликс Фелицис в мире, чтобы идти сейчас на поле для квиддитча с Роном, Джинни и прочими. Было просто невыносимо — отвернуться от толп учеников, устремившихся навстречу солнечному дню, все в лентах, розетках и шляпах, все размахивают плакатами и шарфами, а самому спускаться в подземелье и идти, пока звуки толпы не затихнут далеко позади, и знать, что он не услышит ни слова комментария, ни криков ликования или досады.
— А, Поттер, — сказал Снэйп, когда Гарри постучал в дверь и зашёл в неприятно знакомый кабинет, который Снэйп, несмотря на то, что теперь он проводил уроки несколькими этажами выше, не освободил. Кабинет был всё так же плохо освещён, и всё те же скользкие мёртвые твари мокли в разноцветных зельях на полках по всем стенам. А ещё была зловещая куча покрытых паутиной коробок, они стопкой лежали на столе, за который с очевидностью должен был сесть Гарри. Коробки источали дух нудной, тяжкой и бессмысленной работы
— Мистер Филч как раз искал кого-то, кто поможет ему разобраться в старых записях, — мягко сказал Снэйп. — Это заметки об учащихся-нарушителях и о назначенных им наказаниях. Там, где чернила выцвели, или где карточки испорчены мышами — было бы недурно, чтобы ты переписал преступления и наказания на новые карточки, а потом поместил их в коробки, соблюдая, естественно, алфавитный порядок. И никакой магии.
— Ясно, профессор, — Гарри вложил всё свое презрение в последние три слога.
— Я думаю, ты мог бы начать, — недобро улыбнулся Снэйп, — с коробок под номерами от тысячи двенадцатой до тысячи пятьдесят шестой. Там ты встретишь кое-какие знакомые имена, что придаст интереса твоей работе. Вот тут, посмотри…
Он широким взмахом извлёк карточку из одной из верхних коробок и прочитал: «Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Задержаны за наложением запрещённого заклятия на Бертрама Аубри. Голова Аубри выросла в два раза. Двойное наказание». Снэйп усмехнулся:
— Утешает, что хотя их уже нет, запись о их великих достижениях осталась…
Гарри почувствовал знакомое чувство кипения где-то внутри. Прикусив язык, чтобы не взорваться, он сел перед коробками и пододвинул одну к себе.
Это была, как Гарри и предполагал, бесполезная, скучная работа, размеченная (как, очевидно, и запланировал Снэйп) толчками в животе, когда Гарри в очередной раз прочитывал имена своего отца или Сириуса, обыкновенно замешанных вдвоём в каких-нибудь мелких нарушениях; иногда вместе с ними упоминались Ремус Люпин и Питер Петтигрю. И пока он выписывал все эти всякие нарушения и наказания, он думал о том, что же происходит снаружи, где матч только что начался… Джинни играет ловцом против Чоу…
Гарри опять и опять смотрел на большие часы, тикающие на стене. Казалось, что они двигаются вполовину медленнее, чем обычные; может, Снэйп их специально заколдовал, чтобы они отставали? Он же не мог сидеть здесь только полчаса… час… полтора часа…
Живот Гарри заурчал, когда часы показывали половину первого. Снэйп, который молчал с того мгновения, как дал Гарри задание, наконец в десять минут второго посмотрел на него.
— Я думаю, этого достаточно, — равнодушно сказал он. — Отметь место, куда ты дошел. Ты продолжишь в десять часов в следующую субботу.
— Да, сэр.
Гарри затолкнул сложенную карточку в первую попавшуюся коробку и поторопился выскочить за дверь, пока Снэйп не переменил решения. Он побежал вверх по каменным ступенькам, пытаясь услышать хоть какой звук с поля, но всё было тихо… Значит, всё закончилось…
Гарри повернул было в полный народа Большой Зал, но передумал и побежал вверх по мраморной лестнице. Победил Гриффиндор или нет, команда обычно праздновала или горевала в своей общей комнате
—
По её лицу ничего нельзя было угадать, она лишь сказала: — Сам увидишь.
Картина отъехала в сторону.
Из отверстия за ней вырвался рёв праздничного ликования. Гарри изумленно смотрел, как при виде его все заорали; несколько рук затащило его в комнату.
— Мы выиграли, — вопил Рон; он выбежал вперёд, размахивая перед Гарри серебряным кубком. — Мы выиграли! Четыреста пятьдесят против ста сорока! Мы выиграли!
Гарри поглядел вокруг: Джинни бежала прямо к нему, он увидел, как сияют её глаза, когда она решительно, с разбега, его обняла. И не думая, не заботясь, что пятьдесят человек смотрят, Гарри её поцеловал.
Через несколько долгих мгновений — или, может быть, через полчаса — а может и через несколько лучезарных дней — они разомкнули объятия. В комнате было тихо-тихо. Потом несколько человек засвистели, и был взрыв нервного хихиканья. Через голову Джинни Гарри увидел Дина Томаса, который держал в руке треснувший стакан, и Ромильду Вэйн, которой явно хотелось чем-нибудь в них запустить. Эрмиона сияла… но глаза Гарри искали Рона. Наконец он увидел его: Рон по-прежнему сжимал Кубок, а на лице было такое выражение, словно его только что огрели дубинкой. Долю секунды они смотрели друга на друга, и Рон кивнул головой, словно говоря Гарри: «Ну, если ты должен…»
Та тварь, что жила у Гарри в груди, торжествующе заревела. Гарри ухмыльнулся Джинни и молча показал ей на дыру за портретом. Их ожидала долгая прогулка по замковым землям, во время которой — если у них найдётся время — они могли бы и обсудить матч.
