— Я не понимаю, сэр, — сказал Гарри.

— Ну, хотя я и не видел Ребуса, который вышел из дневника, но то, что ты описал мне, было феноменом, с которым я никогда не сталкивался. Чтобы простая память начала действовать и думать сама? Чтобы простая память высасывала жизнь из девочки, в руки которой попала? Нет, в этой книжке жило что- то более зловещее… частица души, я был практически уверен в этом. Дневник был Разделённой Сутью. Но он поставил столько же вопросов, сколько и дал ответов. Больше всего меня заинтриговало и встревожило, что дневник был оружием в той же мере, что и охраной.

— Я всё ещё не понимаю, — сказал Гарри

— Ну, дневник работал так, как и должна работать Разделённая Суть — другими словами, кусочек души, сохранявшийся в нём в безопасности, без сомнения, сыграл свою роль в защите своего хозяина от смерти. Но нет сомнения и в том, что Ребус действительно хотел, чтобы его дневник читали, хотел, чтобы часть его души вселилась в кого-то или кем-то овладела, чтобы монстр Слитерина опять сорвался с привязи.

— Ну, он не хотел, чтобы его трудная работа прошла зря. Он хотел, чтобы люди знали, что он наследник Слитерина, ведь тогда прямых доказательств у него не было.

— Совершенно верно, — кивнул головой Дамблдор. — Но разве ты не видишь, Гарри, что раз он хотел, чтобы дневник в будущем попал в руки какому-нибудь студенту Хогвартса, значит, он не сильно волновался о той частице своей драгоценной души, которую там спрятал. Ведь, как объяснил профессор Слизхорн, главное в Разделе Сути — это что частица тебя сохраняется спрятанной, а не пускается по рукам, с риском, что её могут уничтожить — что на деле и случилось, этого фрагмента души больше нет, ты сам это видел.

Небрежность, с которой Волдеморт отнесся к своей Разделённой Сути, встревожила меня больше всего. Я предположил, что он сделал — или собирался сделать — больше Разделов, чтобы от потери первого не было большого ущерба. Я не хотел в это верить, но больше ничего мне в голову не приходило. Потом, два года спустя, в ночь, когда Волдеморт вернулся в свое тело, он, по твоим словам, сделал своим Пожирателям Смерти ясное и тревожное заявление: «Я — тот, кто прошёл дальше, чем кто-либо, по тропе, ведущей к бессмертию». Именно так ты его слова и передал: «Дальше, чем кто-либо!». И я подумал, что знаю, о чём идет речь, хотя Пожиратели Смерти этого не знали. Он говорил о своих Разделах Сути, многократных Разделах Сути. Гарри, я думаю, что такого не делал ещё ни один волшебник. И всё сходилось: нечеловечность лорда Волдеморта росла с годами, и к его перерождению подходило только одно- единственное объяснение — душа искалечена так, что уже давно за пределами «обычного», так сказать, зла…

— То есть чтобы его было нельзя убить, он убивал других людей? — спросил Гарри. — Почему он не мог сделать Философский камень, или украсть его, если так хотел быть бессмертным?

— Ну, мы знаем, что он именно это пытался сделать, пять лет тому назад, — сказал Дамблдор. — Но есть, я думаю, несколько причин, почему, Философский Камень не так привлекал Волдеморта, как Разделы Сути.

Чтобы Эликсир Жизни действительно продлевал жизнь, его надо пить постоянно, если кто в самом деле хочет бессмертия — вечно. Поэтому Волдеморт полностью зависел бы от Эликсира, и если бы тот закончился, или испортился, или если б Камень украли, он бы умер, как всякий другой человек. Помнишь — Волдеморт любит делать всё сам, в одиночестве. Я думаю, что сама мысль зависеть от чего-то, хоть и от Эликсира, была для него непереносимой. Конечно, он был готов выпить его, если бы Эликсир вывел его из того жуткого состояния полужизни, которую он вёл после нападения на тебя, но только чтобы возвратить себе тело. А потом, я уверен, он собирался по-прежнему опираться на свои Разделённые Сути. Обрети он людское подобие — и больше ему ничего не надо. Он уже был бессмертен… или так близок к бессмертию, как ни один другой человек.

Но теперь, Гарри, вооружённые этим знанием, этим важнейшим воспоминанием, которое тебе удалось раздобыть для нас, мы как никогда близки к секрету смерти лорда Волдеморта. Ты слышал его, Гарри: «Не будет ли надёжнее, сильнее, разбить душу на много частей… Семь — самое сильное магическое число…» Семь — самое сильное магическое число. Да, я думаю, что идея души в семи частях должна была очень понравиться лорду Волдеморту.

— Он сделал семь Разделённых Сутей? — ужаснулся Гарри, а от нескольких портретов на стене донеслись похожие звуки потрясения и гнева. — Но они же могут быть где угодно, по всему миру… спрятанные… закопанные или невидимые…

— Я рад, что ты понимаешь всю необъятность проблемы, — спокойно сказал Дамблдор. — Но, во- первых, не семь Разделённых Сутей, Гарри, а шесть. Седьмая часть его души, хоть и покалеченная, находится в его возрождённом теле. Это та самая часть, которая вела бестелесную жизнь в годы его изгнания; не будь её — не было бы и его. Седьмая часть его души — последняя, на которую тот, кто желает погубить Волдеморта, должен покуситься; это та часть, которая живет в его теле.

— Тогда шесть Разделённых Сутей, всё равно, — сказал Гарри растерянно. — Как мы вообще можем их найти?

— Ты забыл — ты уже уничтожил одну из них. А я уничтожил другую.

— Правда? — встрепенулся Гарри.

— Истинная правда, — Дамблдор поднял свою чёрную опалённую руку. — Кольцо, Гарри, кольцо Дволлодера. И жуткое же заклятие было на нём. Если б не моё — прости, что мне не хватает скромности — воистину огромное мастерство, и если б не своевременные действия профессора Снэйпа, когда я вернулся в Хогвартс серьёзно раненый, мне, может быть, и не довелось бы тебе это рассказывать. Но высохшая рука не представляется чрезмерной платой за седьмую часть души Волдеморта. Кольцо больше не Разделённая Суть.

— Но как вы его отыскали?

— Ну, как ты теперь знаешь, я уже много лет как поставил себе задачу — узнать всё, что возможно, про прошлую жизнь Волдеморта. Я много постранствовал, посещая места, где он когда-то бывал. Я наткнулся на кольцо, схоронённое в руинах Гонтова дома. Похоже, что, спрятав в нём часть своей души, Волдеморт уже не хотел его больше носить. Он скрыл его, защищённое всякими мощными заклятиями, в хибарке, где когда-то жили его предки (Морфина, конечно, тогда уже забрали в Азкабан). Ему и в голову не приходило, что я возьму на себя труд побывать на этих руинах, или что я не пропущу признаки магических тайников.

Но нам пока ещё рано себя поздравлять. Ты уничтожил дневник, а я кольцо, но если мы правы в нашей теории о семи частях души, ещё остаются четыре Разделённые Сути.

— И они могут быть чем угодно? — спросил Гарри. — Они могут быть, ну, в консервных банках, или… я не знаю… в пустых бутылках из-под каких-нибудь зелий…

— Ты, Гарри, вспоминаешь Портключи, которые должны быть обычными предметами, мимо которых легко пройти, не заметив. Но стал бы Волдеморт хранить свою драгоценную душу в жестянках или старых бутылках? Ты забываешь, что я тебе показывал. Лорд Волдеморт любил собирать редкости, и он предпочитал вещи с могучим магическим прошлым. Его гордость, его вера в свое превосходство, его стремление высечь своё имя на скрижалях магической истории — всё это навело меня на мысль, что Волдеморт должен был тщательно выбирать Разделённые Сути, под стать своим притязаниям.

— Но дневник-то совсем не был особенным.

— Дневник, как ты сам сказал, был подтверждением того, что он — наследник Слитерина. Я уверен, что это Волдеморт считал необыкновенно важным.

— Так, а другие Разделённые Сути? — спросил Гарри. — Вы знаете, что они из себя представляют, сэр?

— Я могу только предполагать, — ответил Дамблдор. — По причинам, которые я только что назвал, я счёл, что лорд Волдеморт должен был предпочесть вещи, сами по себе величественные. Поэтому я прогулялся по прошлому Волдеморта, чтобы проверить, не отыщутся ли рядом с ним следы пропажи подобных изделий.

— Медальон! — объявил Гарри. — Хаффлпаффский кубок!

— Да, — улыбнулся Дамблдор. — Я готов поспорить — ну, не на вторую мою руку, а на пару пальцев — что они стали Разделёнными Сутями номер три и четыре. Оставшиеся два (раз мы предполагаем, что он