Назначение хоркрукса, как объяснил профессор Хорохорн, состоит в том, чтобы хранить частичку себя в безопасном тайном месте, а не швырять кому-нибудь под ноги, рискуя лишиться её… Как, в общем, и случилось: той части души Волдеморта больше не существует; ты об этом позаботился.

Самой зловещей мне показалась именно небрежность, с которой он отнёсся к собственному хоркруксу. Подобный поступок мог означать, что Волдеморт, скорее всего, создал — или намеревался создать — несколько хоркруксов, дабы потеря первого не стала невосполнимой. Я не желал в это верить, но другого разумного объяснения не видел. А потом, два года спустя, ты рассказал мне о тревожном заявлении, которое сделал Волдеморт перед Пожирателями смерти в ночь своего возвращения. Оно всё поставило на свои места: «Я, прошедший дальше, чем кто бы то ни был по пути к бессмертию ». Именно так ты передал мне его слова: «дальше, чем кто бы то ни был ». В отличие от Пожирателей смерти, думаю, я верно истолковал его слова. Волдеморт имел в виду свои хоркруксы — хоркруксы во множественном числе. Гарри, вряд ли хоть один волшебник заходил так далеко. Но всё сошлось: шли годы, и лорд Волдеморт становился всё меньше похож на человека, и единственное объяснение тому — зло, разъедающее душу, зло, куда более глубокое, чем ты можешь себе представить…

— Выходит, теперь его не убить? — подвёл итог Гарри. — Почему тогда Волдеморт просто не создал — или не украл — философский камень? Если уж так жаждал бессмертия?

— Ну, нам известно, что именно это он и пытался совершить пять лет назад, — напомнил Дамблдор. — Но, думаю, существует несколько причин, почему философский камень показался Волдеморту хуже хоркруксов.

Поскольку эликсир жизни и в самом деле продлевает жизнь, пить его необходимо регулярно, а для достижения бессмертия — целую вечность. Таким образом, Волдеморт полностью зависел бы от эликсира; если бы тот закончился, испортился или был похищен — он бы умер, как и всякий обычный человек. А Волдеморт любит действовать в одиночку, не забывай. Полагаю, сама мысль о зависимости от чего—либо, даже от эликсира, ему невыносима. Конечно, Волдеморт, обречённый на полужизнь после нападения на тебя, готов был пить что угодно, но лишь затем, чтобы вернуть тело и вырваться из ужасного состояния. Уверен, заполучив тело, он бы полагался только на свои хоркруксы. Стоило обрести человеческую форму — и во всём, кроме них, надобность исчезала. Понимаешь, он ведь уже достиг бессмертия… Или настолько приблизился к нему, насколько это вообще возможно для человека.

Но теперь, Гарри, благодаря добытому тобой воспоминанию, мы разгадали замысел Ребуса и ближе, чем кто—либо другой, подошли к способу его убить. Ты и сам слышал: «Разве не лучше — и разве это не делает волшебника сильнее — хранить душу сразу в нескольких местах… Ведь семёрка — самое сильное магическое число…»

Ведь семёрка — самое сильное магическое число . Да, полагаю, Волдемортом овладела идея разбить душу на семь частей.

— Он создал семь хоркруксов?! — в ужасе переспросил Гарри, а с портретов донеслись изумлённые и гневные возгласы. — Но они могут быть где угодно, в любой точке мира… Спрятанные, захороненные, невидимые!..

— Я рад, что ты оценил сложность нашей задачи, — спокойно ответил Дамблдор. — Но, во—первых, Гарри, хоркруксов не семь — их шесть. Седьмая часть души Волдеморта, как бы искалечена ни была, живёт в его возрождённом теле. Она влачила призрачное существование все годы его изгнания, и без неё Волдеморт полностью утратил бы свою сущность. Нападать на ту часть души надо в самую последнюю очередь, иначе Волдеморта не победить.

— Но тогда остаётся ещё шесть хоркруксов, — с отчаянием в голосе подытожил Гарри. — Как же мы их найдём?

— Гарри… один из хоркруксов ты уничтожил своими руками. Ещё один уничтожил я.

— Вы?! — взволнованно переспросил Гарри.

— Верно, — кивнул Дамблдор, поднимая потемневшую, обожжённую руку. — Перстень, Гарри. Перстень Дволлодера. А заодно — наложенное на него ужасное заклятие. И если бы — прошу простить мне недостаток скромности — не мой огромный опыт и не своевременная помощь профессора Снэйпа, залечившего почти безнадёжную рану, сейчас, возможно, я не беседовал бы с тобой. Тем не менее, покалеченная рука не кажется мне слишком большой ценой за седьмую часть души Волдеморта. Перстень — больше не хоркрукс.

— Но как вы нашли его?

— Ну, как тебе известно, я уже много лет пытаюсь узнать всё, что можно, о прошлой жизни Волдеморта. Я много путешествовал по миру, посетил места, где он когда—то бывал. На спрятанный перстень я наткнулся в развалинах дома Гонтов. Похоже, заключив в перстне часть собственной души, Волдеморт не захотел больше носить его и, защитив множеством могущественных заклинаний, спрятал в лачуге, где когда—то жили его предки (Морфин в то время, разумеется, находился в Азкабане)… Ребус не подумал, что мне в голову может прийти идея навестить старые руины или искать следы магической маскировки.

Тем не менее, не стоит обольщаться уже достигнутыми победами. Ты уничтожил дневник, я — перстень, но, если наша теория о семи частях души верна, — остаются ещё четыре хоркрукса.

— И они могут оказаться чем угодно? — спросил Гарри. — Жестянками какими—нибудь, или — не знаю — пустыми пузырьками от зелий?..

— Гарри, ты думаешь о них как о портключах, которыми лучше делать самые обыденные, малозаметные вещи. Но разве стал бы лорд Волдеморт использовать жестянки или флаконы от зелий в качестве вместилища для своей бесценной души? Вспомни, что я уже показывал тебе. Волдеморт любил собирать артефакты, вещи с великим магическим прошлым. Его гордыня, вера в собственное превосходство и твёрдое намерение занять выдающееся место в истории магии — всё это заставляет меня думать, что объекты для хоркруксов он подбирал с особым тщанием, отдавая предпочтение самым достойным.

— Но в дневнике не было ничего особенного.

— Дневник, как ты сам заметил, служил доказательством того, что его владелец — подлинный наследник Слитерина. Думаю, сам Волдеморт придавал дневнику огромное значение.

— Как же быть с остальными хоркруксами? — спросил Гарри. — Вам известно, как они выглядят, сэр?

— Могу только догадываться, — ответил Дамблдор. — По причинам, которые уже назвал, я считаю, что Волдеморту по вкусу вещи значимые и почитаемые сами по себе. Поэтому я глубоко изучил прошлое Тома Ребуса в надежде отыскать намёки на его причастность к исчезновению каких-нибудь артефактов.

— Медальон! — воскликнул вдруг Гарри. — И чаша Хаффлпафф!

— Верно, — улыбнулся Дамблдор. — Готов поставить если не целую руку, то пару пальцев точно, что это хоркруксы номер три и четыре. Оставшиеся два — если допустить, что их было шесть, — представляют пока загадку, но рискну предположить: завладев вещами Хаффлпафф и Слитерина, Волдеморт вознамерился отыскать что-нибудь, принадлежавшее Гриффиндору или Рэйвенкло. Уверен, он был одержим идеей заполучить четыре предмета от четырёх основателей. Я не знаю, удалось ли ему достать что-либо, принадлежавшее Рэйвенкло, однако единственная вещь Гриффиндора совершенно определённо находится в безопасности.

Почерневшими пальцами Дамблдор указал на стену, где за стеклом висел украшенный рубином меч.

— Вы думаете, сэр, именно поэтому Волдеморт хотел вернуться в Хогвартс? — поинтересовался Гарри. — Отыскать что-нибудь, принадлежавшее одному из основателей школы?

— Именно так я и думаю, — подтвердил Дамблдор. — К сожалению, это не слишком продвигает нас в догадках, ибо он получил отказ и, надеюсь, не имел возможности обыскать школу. Приходится признать, что Волдеморт так и не смог воплотить в жизнь своё амбициозное намерение собрать вещи всех четырёх основателей. Сейчас нам известно наверняка лишь то, что он получил две из них — а возможно, и три.

— Даже если он и отыскал какой-нибудь предмет, принадлежавший Рэйвенкло или Гриффиндору, остаётся шестой хоркрукс, — заметил Гарри, загибая пальцы. — Раз уж Волдеморту не удалось достать вещи всех основателей.

— Пожалуй, я знаю, как выглядит шестой хоркрукс. Любопытно, что ты скажешь… Видишь ли, меня долгое время очень занимало необычное поведение змеи Нагайны.

— Змеи?! — изумился Гарри. — Животные тоже могут быть хоркруксами?!