объяснишь, что с ним случилось?
— А что?
— Он сегодня печальный, как целое кладбище. Ходит и молчит. Мама просто в панике.
Значит, Тим тоже?.. Значит, ему не все равно!
— Валентина! У знакомых есть телефон?
— Есть, но к сожалению, я не знаю номера.
— А как зовут этого знакомого?
— Дядя Толя...
— Полностью! Фамилия, имя, отчество!
— Анатолий Иванович Васильев. Слава, а что...
Славка нажал на рычаг и набрал 09.
— Справочное слушает...
— Дайте, пожалуйста, телефон Васильева, Анатолия Ивановича!
— Адрес?
— Адрес... Я не знаю...
— Без адреса не можем, — И отвратительно заныли короткие гудки.
Славка опять закрутил диск.
— Валентина? Какой адрес у дяди Толи?
— Слава, я, честное слово, не имею понятия. Там новый микрорайон, без улицы. Как идти туда, я знаю, но адреса никогда не слышала...
— Прими флагограмму!
— Одну минуту, Слава... Я готова.
— Новембэр — Чарли, — сказал Славка.
— Всего две буквы? — удивилась Валентина.
— Сначала две... Дальше: Фокстрот — Тангоу — Чарли... — Славка оглянулся на маму. Он не хотел маме ни обиды, ни огорчений, но все-таки сейчас это была его маленькая месть: 'Пожалуйста, разбирай, если поймешь'. Он услышал в трубке, как защелкала машинка. — Сьерра — Чарли — Джулиэт... Папа — Эксрей — Индия... Роумио — Лима — Кило...
'Тим, приходи немедленно...'
— Дэльта — Новэмбер — Гольф...
'Приходи немедленно...' А как Тим придет, если ничего не знает?
— Валентина, когда он вернется?
— Мама обещала, что они придут около десяти.
Ну, вот и все. Тим не успеет даже на вокзал. Не будет у Славки последней короткой радости, последнего утешения. Он уедет и не узнает, простил его Тим или нет. Несчастья сегодня бьют по Славке без промаха, до конца.
— Слава! Ты почему молчишь? Ты кончил передачу?
— Да... Нет, подожди. Валька, передай ему просто так... Слышишь? Скажи, что я его никогда не забуду...
Прощай, Город
Когда вернулись, мама сказала:
— Вечером прохладно, переоденься. Я все же купила тебе костюм.
Она разложила на диване куртку и брюки. Это была не школьная форма, а бархатистый джинсовый костюм со множеством олимпийских нашивок, пуговок и 'молний'. Мечта любого мальчишки. Но Славка посмотрел на него с молчаливой тоской. Так, наверно, смотрит приговоренный к каторге, когда равнодушный тюремный кладовщик швыряет ему полосатые штаны и рубаху...
Потом все, что делал Славка, было в последний раз.
Последний раз он постоял перед зеркалом в форме винджаммеров.
Последний раз умылся во дворе под звякающим эмалированным умывальником.
Последний раз поужинал в кухне, где пахло дымом и горьковатой травой.
Последний раз оглянулся на свою каюту с большой картой мира, Женькиным рисунком над столом и брошенным на диван 'Сводом сигналов'. Обнял плачущую бабу Веру... Последний раз услышал, как трещат в тишине теплого вечера сверчки.
Потом он смотрел из такси на улицы Города. По ним шли счастливые, веселые люди, ничего не знавшие о Славкином горе... Была суббота, и на тротуары словно выплеснулась бело-синяя волна - форменки и широкие воротники идущих в увольнение матросов...
Машина прошла над Орудийной бухтой. Белым лучом врезался в черное небо освещенный прожекторами обелиск — памятник Городу.
Там, за обелиском, за желтым каменным мысом с пещерами и гротами были скалы, среди которых любили плавать Славка и Тим. Они приходили сюда, если надоедал бетонный городской пляж с его суетой, разноцветными зонтиками и разлапистыми шезлонгами... Зеленая вода среди скал медленно поднималась и опускалась — это подходили незаметные пологие волны. Они то заливали гроты, то уходили из них со звонким гулом. Из этих каменных пустот пахло соленой сыростью. Оттуда выбегали деловитые крабы с тонкими узорами на спинах и черными глазами на стебельках. Славку и Тима они не боялись... Славка прыгал с камня в прошитую солнцем глубину и видел мохнатые бурые водоросли, узкие тени рыб на песчаных проплешинах дна и серебристо-перламутровые осколки раковин-мидий... Из-за темной, обросшей скалы навстречу Славке выплывал Тим. Он улыбался. Они брались за руки и плыли вдвоем, и зеленоватые зайчики скользили по Тиму. И даже здесь, под водой, среди размытых красок и теней были видны Тимкины веснушки... А когда Славка выскакивал на поверхность и неторопливая волна приподнимала его, он видел синие дали, старую крепость и маяк на ней, белые улицы на дальнем берегу бухты, катера, теплоходы, паруса больших яхт на рейде и сизые громады крейсеров. И яркое небо, и неутомимых чаек, которые, подобрав красные лапы, кружили над Славкой. И над Тимом.
А Тим, блестящий от воды и солнца, стоял высоко на камне и собирался опять прыгнуть к Славке...
'Я не хочу уезжать! Не хочу! Не могу!!' — этот отчаянный тоскливый крик звенел в Славке, не переставая. Но это был молчаливый крик. Его не слышал никто, даже мама.
Славка сидел прямо и спокойно. Он отвечал на какие-то мамины вопросы. Он, кажется, даже улыбнулся какой-то маминой шутке — неловкой и жалобной.
А улицы убегали назад, убегал назад Город, убегал от Славки. А впереди не было ничего...
'Ну, я же не хочу!!'
...Он помог маме втащить в вагон чемоданы. Он делал все, как надо. Вежливо поздоровался с соседями по купе: маленькой загорелой старушкой и лысым капитаном третьего ранга, который безуспешно пытался открыть окно. Капитан третьего ранга оставил окно в покое, заинтересованно глянул на Славку (и на маму) и благосклонно кивнул:
— Здравствуйте, молодой человек. Будем знакомы. Меня зовут Федор Николаевич. А тебя?
— Меня зовут Слава. — Он ответил, как подобает вежливому ребенку.
— Очень приятно. Далеко держите путь?
— Мы гостили у бабушки, а теперь едем домой, за Урал. На родину, — торопливо объяснила мама.
Какая чушь! Его родина здесь. Здесь его единственный Город. А там что? Они мотались по разным местам, и Славка не помнил и не любил ничего, кроме Покровского озера. Он не помнил даже названия поселка под Первозаводском, в котором родился...
— А на пару дней мы заедем в Москву, — сказала мама. — Славик ни разу не был в Москве.
И не надо! Бывает, что человеку и в Москву не хочется нисколечко! Славка успеет побывать там
