действия и поступки закольцованы в бесконечность — как звезды на небе. И мы, разумеется, равняемся на звезды. Вот так-то. Ну что ж, у вас остался еще один вопрос. Постарайтесь, чтобы он был интересным.
— Хорошо, — согласилась я. — И что же было дальше?
— Я не могу принять такой вопрос, — покачала она головой. — Вы слукавили. Подумайте еще.
— Ладно. Вот вы говорили, что были в Европейском суде. По какому поводу?
Ева задумалась над ответом, а мне стало интересно, почему я сочла себя умнее других и не соизволила посчитаться с их мнением. Я пожалела, что взяла у Фиби диктофон. Лучше бы потом записала эту историю по памяти, приукрасив по своему усмотрению. Я вдруг поняла, почему Алистер так и не отважился связать со мной жизнь — я всегда была задирой и лукавой обманщицей. И что я такое возомнила о себе? Кто я такая? Всего лишь обычная журналистка, гоняющаяся за чужим мужем. Журналистка, повидавшая виды, побывавшая в «горячих точках», а теперь вот сидящая в джакузи в разорившемся спа- санатории с диктофончиком, запрятанным в трусиках, и с пышной грудью, хотя пышность эта, должна признать, тоже ложная, ибо и я не обошлась без услуг пластических хирургов. Я разглядела сучок в чужом глазу, да вот в своем не заметила бревна. Я сделала коррекцию груди как раз на той неделе, когда женился Алистер, — все пыталась угнаться за его сисястой невестой. Мне следовало вытащить диктофон из этого укромного местечка и бросить в воду. Он задымился бы немного, как кольцо Фродо из «Властелина колец», и пошел ко дну, и тогда в Средиземье снова воцарилось бы добро. И сиськи мне надо было оставить свои собственные. Зачем они вообще нужны? Я же сама себе выкопала могилу — позвонила Алистеру, чтобы поздравить с Рождеством, и что услышала в ответ? «Перестань преследовать меня!» — вот что я услышала.
Ева наконец собралась с мыслями.
— Хорошо, Майра, отличный вопрос, — похвалила она. — Европейский суд был ключевым моментом моего рассказа. Теперь я могу продолжить.
Она не попыталась убить его, хотя это было бы довольно легко сделать. Он забрался в дом через окно и спустился вниз, чтобы открыть ей дверь, а она тем временем ждала. На пороге они обнялись.
— Брат! — воскликнула она.
— Сестра! — ответил он.
— И на что мы только потратили жизнь! — проговорили они в один голос.
Туфли — роскошные красные дорогущие туфли на непомерно высоких каблуках, с серебряным кантом и красной перепонкой вокруг лодыжки — прямо-таки идеально подходили к происходящему. Брат и сестра Хэмблдоны смотрели друг на друга, лучезарно улыбаясь. Им удалось сохранить семейное единство, а не просто его видимость.
Теперь они были даже похожи друг на друга — улыбки сделали это сходство очевидным.
Часы пробили полночь, и наступил новый год, а вместе с ним и новая жизнь для каждого из них. Теперь они были друзьями. Адам мог переехать к Еве и жить с ней вместе. Им столько нужно было возместить, о стольком поговорить, стольким поделиться! Как случилось, что она развелась? И почему он никогда не женился? Неужели из-за неладов с сестрой у него не получалось и с другими женщинами? Теперь они могли вдвоем навестить могилу родителей и не только простить им то, что те их разъединили, но и испросить прощения для себя.
— Мы дали эти новогодние обещания и могли теперь надеяться на то, что они сбудутся, — сказала Ева. — Дело в том, что люди, рожденные под знаком Козерога, то есть между двадцать вторым декабря и двадцатым января, только к старости обретают покой и умиротворение. Во всяком случае, так объяснила бы ситуацию наша мать, предварительно проконсультировавшись с Лолой. Теперь что касается Европейского апелляционного суда. Дело в том, что мы хотим пожениться. В наше время любой человек может жениться на ком угодно, и поскольку мы оба давно вышли из репродуктивного возраста, никаких помех тому нет. У нас много общего, и мы, в конце концов, близкие люди. Что вы думаете по этому поводу?
С этими словами она встала, еще раз продемонстрировав нам свою точеную фигуру и почти безукоризненное лицо и волосы, которые запросто могли оказаться вживленным париком (хотя все это теперь лишь очень отдаленно напоминало Майкла Джексона), и пошла спать, оставив нас размышлять над вопросом. И, глядя ей вслед, я подумала, что, если бы не эти слегка обвислые лодыжки, она могла бы обставить по части внешности любую из присутствующих здесь дам — во всяком случае, при таком вот сдержанном освещении и в этой сонной атмосфере, навеваемой пикантными ароматами лаванды и бергамота.
Глава 25
Пока Ева рассказывала, а Майра записывала, я, Фиби, удалилась в свою комнату, чтобы собраться с мыслями и чувствами. А чувствовала я себя отнюдь не так хорошо, как предполагала, собираясь сюда. История Элеанор — Белинды — Найши, слава Богу, улеглась в голове, но я оставалась в непонятном смятении. Я приехала в спа-салон в надежде обрести здесь покой и безмятежность, но покоем и не пахло ни внутри, ни снаружи. Поэтому я прибегла к обычному способу, которым пользовалась в моменты стресса, — решила посоветоваться с духом матери. Моя мать была очень мудрой женщиной, и в неприятных ситуациях я старалась следовать ее примеру. Она, конечно, тоже порой ошибалась — например когда, движимая жалостью, предложила Дженни пожить у нас, не посоветовавшись сначала со мной. Я бы объяснила, что это кончится катастрофой. Ведь у Дженни была железная привычка — заграбастать все вокруг: и ванную, и внимание моей матери, и моих парней, в частности Джулиана.
Но дух мудрой мамочки, которая вот уже пять лет лежит в могиле, благополучно вселился в меня. Я научилась следовать ее советам. Если тебя охватывает злость, обида или раздражение, припомни, когда ты испытывала то же самое, имея, возможно, более веские основания. Это помогает. Вероятно, это просто отголосок былых эмоций, относящихся к тем давним случаям, все это время дремавших в тебе и теперь вот проснувшихся. Вот так цунами откатывается назад лишь для того, чтобы набрать размах и нахлынуть с новой силой. То есть нужно просто разложить все по полочкам, ибо следующий шквал может оказаться разрушительнее предыдущего.
Я серьезно задумалась. Что это?
Гнев? Как на учителя, бившего меня указкой по пальцам за ошибки в правописании? Или на грубиянку акушерку, хамившую мне, когда я рожала? Или на мамашу Джулиана, не приехавшую на нашу свадьбу?
Возможно, и гнев. Он всегда просится наружу. Доводит нас до трясучки, зато дает облегчение. И причина для гнева есть — ведь от меня сбежал Джулиан.
От этих рассуждений мне полегчало. Отлично. Думаем дальше.
Ревность? Как, например, к моей младшей сестре — она была хорошенькая, миленькая, и все внимание уделялось только ей. Она и писать и читать научилась раньше меня.
Да, пожалуй. Такая своеобразная гнетущая злость на того, кто миловиднее и младше. Это как раз Дженни. Если бы ее не существовало, я бы, наверное, ее выдумала.
Чувство ненужности и отверженности? Да, я ощущала себя изгоем, когда меня не приняли в школьную волейбольную команду, не пригласили, в отличие от остальных, надень рождения, когда никто не хотел танцевать со мной и я вынуждена была возиться с посудой на кухне.
Да уж, эти унижения я не забыла до сих пор. Они как расшатанный зуб, который все время нащупываешь языком. То, что Джулиан предпочел Дженни, а не меня, как раз и есть такой зуб. Ну что ж, так и должно было случиться, к тому все и шло, я это заслужила.
Чувство брошенности и одиночества? Когда мне было семь и отец бросил нас — бросил меня! Когда моя мать вторично вышла замуж и в доме появился младенец. Когда она пустила к нам Дженни и болтала с ней часами напролет, как не болтала со мной.
Да, знакомое чувство, когда сердце щемит, а в груди не хватает воздуха. Горечь одиночества. Именно такую я испытываю теперь. И причиной ее стал Джулиан, Но Джулиан ли? И разве Джулиан нужен мне только потому, что им когда-то завладела Дженни? И почему я думала, будто моя мать предпочла ее мне? Ведь тогда получается, что дурно обошлись с Дженни, а не со мной. Нет, туг нужно хорошенько
