посмеивался над ней, но она гнула свое. Ева хотела, чтобы ее сыновья — теперь успешные квалифицированные адвокаты — вошли в совет директоров «Хэмблдон», но Адам возражал. Причин он не объяснял, просто выступал против. Противодействовать, отказывать и перечить было его натурой. Потом Адам вздумал вообще продать свою долю, забрать предложенные миллионы и уехать. Семейный бизнес оказался под угрозой. Ева, не объясняя причин, отказала. Отказывать было в ее натуре. Теперь их война свелась к одному вопросу — кто кого переживет. Умри Адам первым, его доля перешла бы по наследству к Еве, а потом к ее сыновьям. В случае смерти Евы Адам наследовал ее долю и всевозможные благотворительные фонды. Поэтому оба буквально помешались на здоровье, вознамерившись пережить другого любой ценой.

— Так у вас скоро день рождения! — воскликнула Дорлин. — Последний день года уже не за горами. И еще вы, кажется, обещали рассказать, что за хрень случилась пару лет назад. Обещали и не рассказали.

— Ах да, — спохватилась Ева. — Но такого вопроса вообще-то не было, так что засчитаем его как одиннадцатый. Вас это устроит? — повернулась она ко мне. — Вы слишком быстро тратите свои вопросы.

— Но вы же сами хотите рассказать. Вас теперь вряд ли что остановит, — ответила я.

— Откуда у вас такая уверенность? Впрочем, как угодно. Приглашения на совместный торжественный прием готовили заранее, в ноябре две тысячи шестого года. Солнце находилось в Скорпионе, но наши Меркурии и Венеры в кои-то веки не противостояли друг другу. Инструктируя художника по печати, Адам распорядился сделать на приглашениях такую надпись: «Адам и Ева Хэмблдон».

— «Ева и Адам Хэмблдон», — поспешила возразить ему я.

— Это еще почему? — удивился Адам. — Я ставил имена по алфавиту.

— Но я родилась раньше.

— А ведь верно, — согласился он. — Я как-то об этом не задумывался. Наверное, потому, что ты вечно была где-то далеко. Канаду помнишь?

Он, конечно, опять мог проехаться насчет «колоний», но не сделал этого. Возможно, с годами у него стало получше с мозгами. Меня даже охватил прилив нежности к нему, и он, по-моему, испытал то же самое. Говорят, у нас с ним очень похожие рты — уголками кверху. Только мне после пластической операции приходилось следить за губами — не утруждать их лишний раз, — но в этот момент мы, кажется, оба почти улыбались. Впрочем, мне нечего было бояться, ведь я пользовалась услугами дорогого пластического хирурга.

— А как вы думаете, может, Майкл Джексон просто пытался сэкономить? — спросила Дорлин. — И поэтому у него потом все так нарушилось?

— Двенадцатый и тринадцатый вопросы, — отметила Ева. — И на тот и на другой отвечаю «да». Мы оба отличались козерожьим упрямством, но он все-таки уступил первым.

— Ладно, пусть будет «Ева и Адам Хэмблдон», — сказал Адам. — В детстве ты была более несносной.

Так мы растопили первый слой льда. Когда Адам заехал за мной по пути на эту вечеринку, я была по- настоящему тронута.

— А кто вел машину? Он или у вас был шофер? — поинтересовалась Бывшая Жена Викария. — Я всегда мечтала о личном шофере. — Она говорила медленно, лениво растягивая слова — по-моему, на нее уже подействовали ароматные пары.

— Это четырнадцатый вопрос. — На Еву никакие пары, похоже, не действовали. — Адам всегда сам водил машину. Огромное состояние не мешало ему быть бережливым. Мы ехали всего минуты две, когда я вспомнила, что забыла вечерние туфли, и попросила его повернуть назад.

— Но на тебе же есть туфли.

— Нет, мне нужны вечерние, — возразила я. — Нужны, и все, так что давай вернемся.

Он остановил машину. Мои туфли явно казались ему вполне подходящими. Он наверняка осудил в этот момент всех женщин с их несносными замашками и тем не менее элегантно развернулся и поехал обратно. Мой бывший муж никогда не проявил бы такого великодушия, хотя всегда слыл добряком и душкой. Но когда мы были уже у цели, я обнаружила, что забыла ключи, и в дом попасть не могла.

— Разве у вас не было прислуги? — не поверила Трофейная Жена.

— Вопрос номер пятнадцать, — сказала Ева. — Наступил вечер, прислугу я распустила по домам. И кстати, я уже говорила вам, что не имею привычки лгать. Все, что я рассказываю, — чистая правда. Просто у меня такой стиль жизни — люблю вечерами наслаждаться одиночеством. Да-да, представьте, люблю, даже в своем возрасте. Так Адам даже не обозвал меня дурой, наоборот, задрал голову кверху и заметил:

— На втором этаже окно открыто.

— А в гараже есть приставная лестница, — подхватила я. — Гараж у нас не запирается.

— Не очень похоже на правду, — уличила Брокерша. — Разве кто-то оставляет лестницы в незапертых гаражах?

— Это шестнадцатый вопрос, — сказала Ева. — В свете уличных фонарей я видела лицо брата. На мгновение он даже затаил дыхание. Я поняла, что он вспоминает детство — кошку на своем лице, темноту запертого сундука, в котором он чуть не задохнулся. И наверняка он не забыл мой злобный плевок. Я была его заклятым врагом с самого рождения.

— Доверься мне, — попросила я. — Я же твоя сестра.

— В этом-то вся и проблема, — ответил он.

— Да ладно тебе, — отмахнулась я. — Давай-ка подержу лестницу, а ты лезь.

Вдвоем мы притащили лестницу и приставили ее к стене дома. И он полез. Я крепко держала лестницу. Была как каменная скала, а он, словно горный козел, настоящий Козерог, карабкался вверх. На его жизнь я покушаться и не собиралась, хотя в тот момент это было довольно просто.

Дружный ропот возмущения пробежал среди дам.

— А вот в это я ни за что не поверю, — сказала Брокерша. — Наверняка эта история кончится тем, что вы качнули лестницу, он полетел вниз и разбился насмерть. Так вы наконец отомстили ему за все. Ведь это имело смысл, не так ли?

— Вопрос номер семнадцать, — произнесла Ева. — Возможно, это и имеет смысл, только в моем возрасте уже далеко не все вещи кажутся разумными. У меня еще есть для вас сюрпризы, но вы так быстро тратите свои вопросы! И вообще, позвольте вам напомнить, что в старой игре «в двадцать вопросов» можно отвечать только «да» или «нет». Так что я была весьма щедра на подробности, но хочу предупредить — когда отвечу на двадцатый вопрос, сразу встану и уйду спать.

— Да вы просто лжете! — возмутилась Судья. — Я повидала достаточно лгунов и легко их опознаю. У вас все поддельное — от формы носа до пересадных волос. Я не то чтобы вас осуждаю — пусть каждый делает что хочет, — а просто хорошо знаю жизнь, начав ее как мужчина. И денег потратила наверняка не меньше вашего, чтобы превратиться из никчемного мужика в настоящую женщину, а вот вы употребили их, чтобы превратиться из старухи в молодую. Так вы убили его, так ведь?

— Восемнадцатый вопрос, — кивнула Ева. — Нет, не так. Я его не убивала.

— По-моему, вы можете смело признаться, — посоветовала Хирургиня Шиммер. — Мы же всецело на вашей стороне, поскольку знаем, как несладко вам пришлось в детстве. Вы могли бы оправдать это тем, что для вас наступило как бы второе детство. Даже если бы дошло до суда, мне кажется, вас бы оправдали. Люди часто не контролируют свои эмоции. Видели бы вы моих пациентов перед операцией.

— Я вот, например, очень хорошо понимаю, что такое желание убить, — поведала Брокерша, — Разве мы все не сестры в душе?

— Девятнадцатый вопрос, — промолвила Ева. — Риторический, конечно, и ответа не требует, но все же вопрос. Нет, я не убивала его. Конечно, это пришло мне в голову, не скрою, но жизнь не книжная история. Человеческое существование само по себе не имеет смысла, у него нет начала, середины и конца. Даже смерть, боюсь, не является концом. Разве мою мать можно считать мертвой только потому, что она лежит в могиле? Думаете, она умерла? Нет. Она так и будет отсылать меня в «колонию», а я в этой отвратительной школьной форме буду плевать в лицо своему братцу. Ева — это воплощенное зло, а Адам — воплощенная невинность. Ева живет, значит, Адам может прекратить свое существование? Нет. Все наши