тюремным прошлым пользовалась как оружием – не подходи, убью.
Вот только защищала Зойка всю жизнь себя, а теперь бросилась Ольгу защищать. И как бы чего не вышло. Бездумной жестокостью Зойка не страдала, самое большее, что она может сделать бывшей свекрови, – взять за шиворот и встряхнуть. Но стоит той шум поднять – и все, упекут Зойку. А свекровь догадается, как правильно «материал подать», – голосить «Убили!» будет на всю округу.
Мысли одолевали тревожные, но сделанного уже не вернешь. Зойку подхватил и унес большой город, а мобильного у нее, конечно же, не было. У нее и паспорта-то нормального нет!
Ольга подошла к окну. Перед домом гуляла новая няня с Петей. Вид у няни был отрешенный – в ушах торчали наушники от плеера.
Господи, вот грех на душу взяла, чуть не плакала Ольга, вспоминая о том, что «пацаненок» в приюте. Ведь если его маму, не дай бог, по Ольгиной вине в милицию заберут, то неизвестно, сколько ему еще в этом приюте жить…
– Все еще нервничаешь?
Сзади неслышно подошел Сергей, обнял ее за плечи, поцеловал в шею.
– Привыкаю, – через силу улыбнулась она, кивнув на новую няню с коляской. Не могла же она рассказать Сергею об истинной причине своего беспокойства. – С Ниной Евгеньевной спокойнее было, – вздохнула она.
– По-моему, вполне нормальная девица, – пожал плечами Сергей. – С детьми ладит… Может, ты зря отказалась от охраны в доме?
Ольга покачала головой:
– Нет, нет! Совсем не зря. У нас дом, а не режимное учреждение.
…Вчера Ольга попросила Сергея убрать охранников из дома. Она устала от постоянного присутствия здоровенных мужиков – ей даже стало казаться, что их не три, а сто три, так неслышно передвигались они по дому, неожиданно возникая то на кухне, то в гостиной, то в детской. Парни, наверное, хорошо делали свою работу, наверное, это был высший класс – вот так незаметно сновать по комнатам, но Ольга ощущала невыносимое раздражение от черных пиджаков, от непроницаемых лиц…
– Тогда не нервничай, – снова поцеловал ее Барышев. – Ты дома сегодня?
– Да. То есть нет…
У Ольги замерло сердце… Вот сейчас бы собраться с духом и сказать правду.
Примерно так: «Сереж, у меня друг лежит в госпитале с тяжелым ранением, я должна его навестить». Чего проще?
Ольга набрала воздуха в грудь, но наткнулась на взгляд Сергея.
– Я обещала в агентство заехать. У них там снова какая-то неразбериха с проектом… – выпалила она.
Сергей сухо кивнул и вышел.
«Ну какой, к черту, друг, – в отчаянии подумала Ольга, – какое тяжелое ранение… Он же сразу все поймет и с ума сойдет от ревности…»
Она приехала в больницу в плохом настроении.
Будто делала что-то запретное, стыдное, будто боялась, что ее уличат и накажут. Впрочем, почему «будто»… Она действительно делала стыдное – врала близкому, нет – любимому человеку, и он вправе был ее наказать.
Глаза Митяя при виде Ольги засветились счастьем, и они начали свои ежедневные упражнения – долгий марафон вдоль больничного коридора.
Ольга обняла Митяя за талию, он ее за плечи, и маленькими, мучительно маленькими шажками они вышли из палаты и пошли к Жоржику. Жоржиком Митяй называл фикус, росший в большой деревянной кадке в противоположном конце коридора.
Это Митяй придумал, не просто ходить – а «к Жоржику» и «от Жоржика»… При этом он так крепко обнимал Ольгу, что она чувствовала, как колотится от напряжения его сердце. От физического напряжения и от любви. И неизвестно, от чего больше.
– Ну и куда?! Не торопись. Какой ты!.. – придерживала его Ольга.
– Какой? – Митяй чуть крепче прижал ее, и она не могла противиться этому.
Не имела права.
– Ну, какой, какой?!
– Глупый. Глупый ты, Митяй. Разве можно так? Ты же только шагать научился, а уже бежать хочешь!
– Хочу. Я все хочу, все сразу.
– Так не бывает, – улыбнулась Ольга.
– Бывает. – Митяй остановился и посмотрел ей в глаза. – Вот я живой остался, на ногах стою и… ты рядом.
Ольга отвела взгляд.
Как же она устала…
Устала спасать. Жалеть. Улыбаться через силу. И особенно – врать.
– Не болтай, – сказала она, стараясь, чтобы слова прозвучали мягко. – У нас мало времени. Нам с тобой еще вон до того конца коридора дойти надо, а потом обратно. Шагай, Митяй, шагай…
Они дошли до Жоржика, развернулись – это было самым сложным всегда, – и Митяй едва не упал. Ольга подхватила его и еле удержала, крепко прижав к себе.
– Я люблю тебя… – выдохнул Митяй ей в лицо отчаянные слова. – Люблю…
Мимо в этот момент проходила Люда, услышала, и Ольга заметила, как кровь отлила от ее лица.
– Шагай, Митяй, шагай…
Они двинулись в обратную сторону. А Люда…
…Она бы все отдала, чтобы сейчас оказаться на месте Ольги, чтобы ей, а не Ольге Митяй прошептал «люблю тебя», чтобы ради нее начал ходить, чтобы…
Навстречу шел врач, и ни к чему ему было видеть ее дрожащие губы и налившиеся слезами глаза.
Люда развернулась и побежала вниз по лестнице.
Ольга села в машину, оглянулась на серое здание госпиталя и решила – все, больше она сюда не приедет.
Митяй уже не отвернется к стенке и не умрет. Механизм самосохранения запущен, а когда что-то запущено, то идет по накатанной и ни за что не остановится. Толчок к желанию жить она дала, а дальше… Если ее присутствие Митяй сочтет необходимым для дальнейшего поддержания своего здоровья и жизни, то это уже будет шантаж.
Она слишком резко рванула с места, слишком быстро вошла в поворот и едва не вылетела на перекресток под красный…
Чтобы успокоить нервы, Ольга припарковалась у обочины и набрала рабочий номер Грозовского.
– Черт! Ольга! – заорал Дима, будто ждал этого звонка как манны небесной. – Я до тебя никак не могу дозвониться!
– Да у меня тут столько всякого разного на голову свалилось. Ладно, лень рассказывать… Слушай, там Надежды возле тебя нет? А то я тоже до нее не могу дозвониться. Мобильник не отвечает, дома вас все время нет, а в агентстве…
– Надя пропала. – Голос был не Димкин. Или Димкин, но как будто его измучили температура и боль.
– Как пропала? Что значит пропала?! – не поняла Ольга.
– А вот то и значит. Пропала. Вот уже дней десять как. – Грозовский закашлялся, и это опять вроде был не Димка – он не умел так натужно кашлять и так вздыхать в трубку.
– О, господи! Я тут, как назло, совсем из жизни выпала со своими делами. Погоди… – До Ольги вдруг только сейчас дошел истинный смысл Димкиных слов и то, что мог означать его сиплый голос. Сердце заколотилось. – А ты… ты звонил… ну, куда обычно звонят в таких случаях…
Господи, что она говорит?!
К Наде это не может иметь никакого отношения.
– Звонил, – вздохнул он. – И в больницы, если ты это имеешь в виду, и… в морги. Нет ее нигде! –
