первый взгляд безусловно эгоистичном, насторожило меня, заставило заподозрить, что все не так в этом человеке просто, как кажется недовольным прохожим.

Странно все повернулось – мы вышли из такси не где-нибудь, а у северного входа на ВВЦ, как раз напротив студии, куда Катя водила меня в первую встречу.

– Слушай, можно вопрос? – обратился я к ней.

– Ну?

– Та история с Аликом… Ты все выдумала про аппендицит? Только честно. Это тебя Веник заставил припахать первого встречного на халяву?

– Дурак ты, – холодно ответила она. – Меня выперли из фирмы после этого случая.

– Веничка?

– А кто же еще?

– Вот гад…

Правда, злиться было бессмысленно, я уже это понял. Трудно оказаться совсем в другом мире, не в том к какому привык. На войне было естественным, когда побеждало умение, твои личные, наработанные качества, сила, ум, ловкость, умение делать что-то лучше чем остальные. Здесь же все оказалось иначе. В этом мире побеждает не реальное умение, а способность уверить человека с деньгами, что эти деньги надо отдать именно тебе, а не кому-то другому. В ход идут и преувеличение, и прямая ложь. Качество конечного продукта при этом не учитывается, поскольку главный момент в работе – изъятие денег у клиента. После этого сакрального акта работу можно вообще не делать, она теряет всяческий смысл, но ее делают, просто чтобы предъявить что-то на оплаченный счет. И если на войне реальность можно было назвать миром умений, то здешний мир по праву носил звание мира пиара. Продажа здесь осуществлялась не путем демонстрации функций, а путем их беспардонно наглого перечисления.

Используя пиарные мощности средств массовой информации, всякий продюсер мог любого выгнанного из Гнесинки гея, как правило, собственного любовника, объявить лучшим голосом России, а сляпанный на коленке копеечный фильм назвать блокбастером и шедевром кинематографа. И люди пойдут смотреть и слушать, они ведь в большинстве своем добрые и доверчивые. Они, как правило, особенно в глубинке, ничего круглее ведра не видели и слаще редьки не пробовали, им покажи любого, кто попадает в ноты лучше, чем Федя-гитарист, так они и поверят, что он лучший музыкант. Они ведь не слышали «Пинк Флойд» и «Резидентс», а «джаз» для них и вовсе слово ругательное.

Мне вдруг неистово, до боли, до рези в глазах захотелось, чтобы было иначе, чтобы люди могли зарабатывать на чем-то полезном, на действительно талантливом, необычном. Чтобы для этого не обязательно было производить тонны дерьма. Как-то все-таки криво устроен мир. Даже сны у меня кривые – про войну. Хотя в них, пожалуй, лучше, чем в этой поганой реальности. Вспомнились стихи Виктора Цоя:

А мне приснилось: миром правит любовь,

А мне приснилось: миром правит мечта.

И над этим прекрасно горит звезда.

Я проснулся и понял – беда…

Беда… Пока миром правят Венички-Ирокезы – беда. А изменить я ничего не мог, да и никто бы не смог, потому что сам мир для этого должен коренным образом измениться. Что-то в нем явно не так, в этом мире, какой-то изъян. Но, может, просто должны родиться другие люди, которым дурно сделанный товар не скормишь, которые просто не станут его есть – лучше умрут.

– Да не грузись ты так, – Катя отвлекла меня от невеселых раздумий.

– Что?

– Ты из-за Веника загрузился?

– Да.

– Забей, – Катя беззаботно махнула рукой. – С уродом свяжешься, все будет по-уродски. Лучше от них держаться подальше.

– Уж не знаю… – я и правда не знал.

– Да расслабься ты, мы же гуляем!

– Ну ладно, а где ты сейчас работаешь?

– В газете.

– Агентом по продаже рекламы?

– Гонишь? Журналисткой!

– Оп-па! – я сразу повеселел. – Серьезно, что ли?

– Ага.

– И в какой газете?

– Ну… – Катя на секунду замялась, словно не журналисткой работала, а стояла на Тверской в ожидании очередного клиента. – В «Мегаполисе».

– Серьезно, что ли?

Вообще-то я был в шоке. «Мегаполис» – дрянная бульварная газетенка с материалами о вампирах, призраках и людоедах.

– А что такого? Башляют нормально, – пожала плечами Катя.

– И это главное?