—
Для сухарей, отец.
—
Для сухарей?
—
Ну да! Ведь они нужны будут.
—
На что вам сухари? На воды целебные, что ли, собрались? Что это еще за выдумки?
Вместо ответа тетка Гинка расхохоталась.
Юрдан смотрел на нее, очень недовольный. Он не выносил смеха дочери, — слишком уж часто и беспричинно она смеялась: веселая Гинка характером вышла не в отца, который был всегда хмур и угрюм.
Подойдя к старику, Гинка проговорила негромко:
—
Кто теперь думает о водах? Мы для другого готовим сухари. Они юнакам понадобятся.
—
Каким юнакам? — удивился Юрдан.
—
Нашим, болгарским, отец, — когда они пойдут в горы.
—
О каких это юнаках ты болтаешь? — осведомился Юрдан, удивляясь все больше и больше.
Гинка подошла к нему еще ближе.
—
Для восстания… Комитет заказал, — проговорила она и расхохоталась.
Юрдан подскочил. Он не верил своим ушам.
—
Какое восстание? Какой комитет? Для бунта, что ли?
—
Для бунта, для бунта!.. Не хотим больше повиноваться этому паршивому султану! — дерзко ответила Гинка и быстро отскочила в сторону, так как отец замахнулся на нее своей длинной трубкой.
Побледнев и дрожа, как лист, от гнева, он закричал во весь голос:
—
Ослица, дура безмозглая! II ты бунтовать вздумала? Не нашлось для тебя иголки и прялки, что ты спуталась с разбойниками и бездельниками и кормишь их сухарями?.. Неужто у тебя ни стыда, и и совести нет, сумасшедшая? Она тоже, изволите видеть, не хочет султана! Сука этакая! Что тебе сделал султан? Младенца у тебя отнял или на мозоль тебе наступил? Забросила свой дом и ребенка и собралась свергать султана!.. А ты чего смотришь, разиня? Может, и ты под ее дудку пляшешь, и ты собираешься встать под знамена? — обернулся рассвирепевший Юрдан к зятю, который стоял на пороге, испуганно глядя на тестя.
Генко Гинкин что-то пролепетал и снова скрылся в доме. Гинка ужо была там и торопливо приводила себя в порядок, заметив, что крики ее родителя привлекли к воротам толпу любопытных. Увидев Генко, она схватила туфлю и запустила ее мужу в голову.
—
Ах ты, негодяй, зачем ты сказал отцу, что я мешу тесто для сухарей?
Но Генко, преисполненный гордым сознанием своего мужского достоинства, не удостоил ее ответом и, храбро отступив в другую комнату, запер за собой дверь. Установив таким образом преграду между своей спиной и жениной туфлей, он начал язвить:
—
Ну-ка, ударь теперь, если сможешь!.. Я твой муж, а ты моя жена!.. Посмотрим, как ты меня ударишь!
Но Гинка его не слышала. Она вышла во двор, так как ее отец, сердитый и расстроенный, был уже за воротами.
Старик вернулся домой, едва дыша от усталости, Кое-как проковыляв по двору, он, обессилев, опустился на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж.
Чорбаджи Юрдан был возмущен до глубины души. Он долго просидел в четырех стенах своего дома, однако и до его ушей дошли кое-какие новости. Тайна предстоящего восстания перестала быть тайной; о нем и глухие слыхали. Но Юрдан считал, что восстание готовят где-то около Панагюриште,[83] за горами и лесами, а значит, пожар будет далеко от его дома. Сегодня же из разговора со своей взбалмошной дочерью он понял, что и в Бяла-Черкве вот-вот вспыхнет пламя. «Чего смотрят турки? Ослепли они или оглохли? Неужто им невдомек, что ведется подкоп под их владычество?» — думал он.
Где-то справа от него послышались детские голоса. Они доносились из окошка, расположенного немного выше его головы и выходившего в чуланчик. Юрдан встал, чтобы подняться по лестнице. На третьей ступеньке он невольно остановился и посмотрел в окошко. И тут он увидел, что двое его сынишек, старшему из которых было всего тринадцать, стоят у горящей печки и что-то мастерят. Увлеченные своей работой, они и не заметили, как за окном появилась голова их отца.
Один из мальчиков держал над огнем сковородку и пристально следил за тем, что на ней пеклось пли жарилось. Другой обрезал и разглаживал ножом какие-то блестящие шарики, которые кучей лежали перед ним… II это было не что иное, как уже отлитые пули, а в сковородке плавился свинец, который мальчики разливали по формам.
—
Разбойники! Идиоты! — заорал Юрдан, сам не свой от ярости, догадавшись, чем занимаются его сыновья, и повернул назад, угрожающе подняв длинную трубку.
Сыновья бросили свою лабораторию, с быстротой ветра выскочили из чулана и скрылись где-то за воротами.
—
Разбойники! Кровопийцы! Поджигатели! Будьте вы прокляты!.. И они к бунту готовятся! — орал Юрдан, быстро поднимаясь по лестнице — ярость придала силы его ногам.
На верхней галерее он увидел свою жену.
—
Дона! II ты заодно с их шайкой! — накинулся он на старуху, вперив в нее грозный взгляд. — Вся моя семья взбесилась!.. Вы меня со света сживете!.. Вы меня погубите на старости лет!..
И Юрдан застонал, еле переводя дух. Жена растерянно смотрела на него.
—
Пенчо! Пенчо! — закричал старик. — Куда он провалился? Спросить бы его что он делает! Уж если малыши принялись лить пули, так он, чего доброго, пушки льет… Ну и негодяи!..
—
Пенчо нет дома, —
объяснила
ему жена. — Он уехал в К.
—
За каким дьяволом он поехал в К.?
—
Должно быть, отправился к кожевнику; ты велел отвезти ему сто лир.
—
Тосун-бею?.. Но Пенчо должен был ехать завтра, бессовестный!.. Как он смел уехать без спроса?
II чорбаджи Юрдан направился к своему письменному столу. Быстро открыв его, старик принялся рыться в ящиках, перебирая бумаги и тетради. Но деньги, которые он сам же
положил
в стол, так и не нашлись. Вместо них Юрдан вытащил из-под бумаг великолепный револьвер системы «Лефуше».
—
Откуда этот пистолет? Чей он? Кто смеет рыться в моем столе? Ищу деньги, нахожу револьвер!
Вы читаете Под игом
