– Ни разу не видел… Домой к нему частенько приезжал, но ни разу, так сказать, никого…

– Деньги Пикулин любил? – Кряжин успевал и говорить, и сигареты разыскивать, и зажигалкой щелкать.

– А кто их не любит?

– А так, чтобы предать?

– Да никогда! – вспылил Сопьян. – Что вы, гражданин следователь… нападаете с вопросами… Я же машину веду, мне думать трудно!

– Я на это и рассчитываю. Чем меньше надумаешь, тем больше правды скажешь. Это ты куда сейчас с прямого пути поворачиваешь?

– За углом котлован выкопали, не проедем, – объяснил потускневшим голосом таксист.

– Когда выкопали?

– Вчера, – раздраженный настойчивостью следователя, буркнул Сопьян. – Спросите – в котором часу, отвечу – не знаю.

– Сможешь выключить счетчик, объехать котлован, вернуться к этому же месту с другой стороны ямы, а потом снова запустить счетчик?

– Ну, вы даете… – Сменщик Пикулина вспотел. – Счетчик же не секундомер!.. Сейчас выключу – по нулям. Включу – два рубля уже на счету. За посадку… Ваши бы слова, да богу в уши! Я б такой план выдавал с вашим счетчиком…

– Ладно, два рубля потом вычтем.

Котлован был преодолен по соседней улице. На электрическом табло снова загорелись нули, Сопьян поколдовал с ним, и высветилось два рубля. Теоретически получалось, что Кряжин рассчитался, вышел, а потом снова сел в то же такси.

На подъезде к 7-му микрорайону, он же – «Полтинник», когда на табло ярко-красными цифрами, словно языки пламени из преисподней, горело – «48.80», Кряжин велел ехать медленнее. Сопьян, окончательно сбитый с толку, повиновался, как робот.

И едва появились красные цифры «54.40», советник резко скомандовал:

– Стоп!

Сопьян вздрогнул и обрушил ногу на педаль тормоза. «Волга», идущая следом, не врезалась в корму «пятерки» только потому, что Сидельников вывернул руль и заехал сбоку. «А за это морду бить нужно!» – сказал он таксисту, выглядывая из салона.

Кряжин вынул из портмоне сотенную и протянул Сопьяну.

– Дурдом какой-то… – пробормотал сменщик Пикулина, недоверчиво принимая дензнак. – Я могу ехать по своим делам? Или сдачи дать?

Постовые у ворот каждого из частных домов, приметив вызывающие номера на черном авто, засуетились и исчезли внутри дворов. Наркоманская «почта» работает безотказно – это главное при торговле средствами, вызывающими галлюцинации, недержание мочи, дегенерацию и социальную дезадаптацию – словом, всем тем, к чему так стремятся наиболее продвинутые в этом мире молодые люди. После пепси и «Клинского» героин и экстази самый распространенный способ доказать свою состоятельность в жизни окружающим.

– Ну, и почему я не слышу запаха копченостей? – шумно втягивая ноздрями воздух и саркастически рассматривая синюшного цвета физиономии в окнах, заметил Кряжин. – Лишь амбре ацетона и дымку сгораемого канабиса.

– Рыбку коптят чуть глубже, – объяснил Георгиев, бывавший в этих местах по делам службы не раз.

– Так ведите нас, завсегдатай клоак!

Георгиев не обиделся. К шуткам столичного следователя он уже привык. Если уж Желябина в минуты хорошего настроения Кряжин именует «внучатым племянником мисс Марпл», тогда почему ему не быть… Одно непонятно – с чего бы ему иметь хорошее настроение.

Коптильное ООО представляло собой наиболее омерзительное в антисанитарном смысле производство из ему подобных. Здесь не было только крыс размером с собаку и куч, которые они оставляют, перебираясь от цеха копчения к цеху готовой продукции. Рабочие узбекской, таджикской и туркменской национальностей – те, кто море видел только в букварях во времена застоя и кто о рыбе и способах ее приготовления знал столько же, сколько русские знают о тонкостях приготовления жаркого «по-шанхайски» из кошатины. Руководитель – цеховой мастер в кожаной куртке и норковой шапке, не похожий ни на рыбака, ни на кулинара. Тачки для рыбы, похожие на те, в которых во времена «культурной революции» китайские коммунисты отгружали трупы оппозиционеров – скользкие, смердящие, липкие на вид.

И рыба. Кряжин, любитель морепродуктов, когда увидел, что ел Головацкий, стал подумывать о том, что профессор сам перерезал себе горло, когда у него началась отрыжка. И пальцы он тоже себе изувечил, чтобы хоть чем-то себя отвлечь во время икоты. За окном стоял почти февраль, а рыба, казалась, выловлена была в марте. Только так можно объяснить и бордовый цвет ее жабр, и мутные, как у только что проснувшегося алкоголика, глаза, и душок, который издавал язь, готовясь к копчению.

– Это не коптильня, Желябин, – глухо воскликнул Кряжин. – Это кремация после эксгумации!

Узбекские руки, созданные всевышним для уборки хлопка, и руки таджикские, приспособленные нечистым для сбора опия-сырца, ловко орудовали ножами, похожими на мачете, и производили вскрытие трупов. Кишки сваливались в поддон, в который заглядывали две обожравшиеся до помутнения рассудка кошки, выбирали глазами, но так ничего выбрать не могли. Их стоящие тела, похожие на клизмы, свидетельствовали о том, что животных здесь любят и не возражают, когда они копаются в отходах.

– Позови этого… директора, – попросил Георгиева Кряжин, вынимая из кармана пачку сигарет.

Разговор был недолгим. Все, что нужно было советнику, это адреса магазинов, куда поставляется эта (Кряжин так и сказал) падаль. Ответ был еще короче: улица Героев, дом три. Это был исчерпывающий список организаций, принимающих для сбыта эту продукцию.

– Надо же, – сатирический тик поразил левую щеку советника, – как символично: улица Героев! Но мне что-то подсказывает, что даже самый последний герой на острове, помирая от голода, не стал бы лакомиться этой копченой мертвечиной, если бы узнал, как она выглядела до копчения.

– Это здесь же, в ста метрах от коптильни, – сообщил «завсегдатай клоак». Смотреть на него было страшно. – Будь все проклято! Я, когда сюда приезжаю, всегда рыбку беру… Слаще, казалось, нет ничего…

– А ты никогда не задумывался над тем, запах от чего называют сладковатым? А еще «убойник»! – заметив проступившую синеву под глазами опера, Кряжин смилостивился: – Шучу, шучу. Кроме того, если как следует прокоптить…

Георгиев развернулся и, отчаянно вертя головой, куда-то пошел. Третий дом по улице каких-то Героев находился, по-видимому, недалеко.

Хотели завести «Волгу», но Георгиев с трагическим пафосом, переживая личную трагедию, махнул рукой – тут рядом! – и все двинулись пешим ходом.

Где-то между первым и вторым домом искомой улицы Желябин стал извиваться, как раненый, и ерзать по телу рукой, словно его заела вошь. На самом деле, когда раздалась знакомая трель, он вспомнил, что еще в кабинете сунул телефон под свитер в карман рубашки, потому что тот не входил в карман джинсов. Звонок застал его врасплох, но жест майора никого, кроме выглядывающих из окон граждан с синюшными лицами, не испугал. Еще бы – идет по дороге мент (а кто еще, если не мент?!) и вдруг резко ныряет рукой куда-то под мышку! Ясно, что не за деньгами…

– Что? – коротко поинтересовался советник, улавливая знакомый запах от порога магазинчика с тошнотворным названием «Свежая рыба».

– Начальник вызывает по одному делу. Я еще вчера доложить должен был, а тут…

А тут – хотел он сказать, но не решился – Кряжин со своим контейнером. Желябина понять было можно – помимо убийства Головацкого на его отделе висят еще несколько десятков серьезных дел, и, хотя майор и входит в следственную группу, приезд из Москвы следователя из Генпрокуратуры еще не означает, что теперь вся работа отдела по раскрытию тяжких преступлений должна остановиться.

– Я доберусь, решу вопрос, а потом сразу сюда.

– Не стоит, – возразил советник. – Будь в управлении, думаю, ничего сногсшибательного мы здесь не услышим. Это я так, «концы зачищаю».