скудный комплект фотографий в маленьком альбоме. Все.

– Понятые, зайдите сюда, – раздался голос, и соседи в надежде, что баба замурована на кухне, поспешили туда.

Пока все, за исключением Сидельникова, продолжающего осматривать через карманную лупу винты на крышке телевизора, стояли и глядели на плоды своей работы, в комнату вошел Кряжин и через плечи присутствующих опустил на документы небольшую, туго перемотанную резинками целлофановую упаковку.

– Это деньги. Были под подоконником в оборудованном тайнике. Пересчитай, – последнее относилось к одному из безымянных оперов, и тот, довольный, что именно в нем московский «важняк» увидел человека, способного складывать числа, принялся за работу.

Сидельников между тем посмотрел на Кряжина и покачал головой. Винты на крышке телевизора не имели следов послезаводского вывинчивания, и это означало, что крышка не снималась. Что, в свою очередь, свидетельствовало о том, что под нее ничего не пряталось.

Кряжин прошелся по комнате, бормоча вслух для себя и для остальных:

– В ведре пустая бутылка из-под водки.

– Выпить не дурак, – услужливо помог следователю один из оперов.

– Выпить он действительно не дурак, – согласился советник. И тут же разочаровал поспешившего холмского сыщика: – В смысле практически не пьет. А если пьет, то знает, что нужно пить. «Старка» в ведре экспортного исполнения, цена ей никак не менее десяти-двенадцати долларов. На внешнем дне бутылки я обнаружил коричневые потеки, которые образуются в результате естественного осадка воздуха внутри холодильника. Идентичные потеки я нашел на нижней полке дверцы холодильника. О чем это свидетельствует?

– О том, что бутылка стояла в холодильнике не менее месяца, – пробурчал из угла, рассматривая заднюю часть стереосистемы, муровец.

– Верно. Значит, Пикулин не пил целый месяц, а вот сегодняшней ночью либо рано утром выпил… Слишком большая мотивация должна быть у непьющего, чтобы с утра приложиться к бутылке.

– Он ушел в десять, – услужливо подсказала соседка-понятая.

– Деньги не взял… намеревался вернуться. – Осмотревшись, сдвинул вещи на край стола и выложил из папки чистый бланк протокола осмотра.

– Может, армейский друг? – предположил кто-то из милиционеров. – Зоновский товарищ?

– При наличии денег под подоконником слишком скромная закуска для встречи с армейским другом. Да и одной бутылки на двоих для воспоминаний о ротных тактических учениях маловато будет. Если бутылка вообще не почата была…

Соседи сидели на диване, опера вышли на площадку покурить, эксперт продолжал священнодействовать кисточкой, советник писал, а Желябин, не привыкший оставлять разговоры незаконченными, а отношения невыясненными, щелкнул зажигалкой, прикурил и приблизился к Сидельникову.

– Капитан, кажется, нам нужно кое-что прояснить.

– Для меня все совершенно ясно, – пережевывая во рту ароматную жвачку, произнес тот.

– Я не люблю снобов, капитан.

– А я сторонюсь их настолько, что стараюсь с ними не общаться.

Желябин почесал пальцем висок. Собеседник – как угорь. За что ни хвати, выскальзывает без труда.

– Мы делаем одно дело, – зашел с другого боку майор. Для каждого толкового опера разница между человеческим общением и общением деловым очевидна, и последнее в силу обстоятельств объективно необходимо. Ты можешь брезговать коллегой, как человеком, но обязан относиться к нему с уважением как к единомышленнику. Желябину на симпатии Сидельникова было наплевать. Но чувство долга толкало его на компромисс, так как без согласия на деловой основе гибнет само дело.

– Слушай, – миролюбиво заговорил Сидельников, – я тебе не хамлю, не улыбаюсь саркастически, когда ты что-то говоришь, не пытаюсь изменить чье-то мнение о тебе. Что изменится, если мы начнем улыбаться друг другу, рассказывать анекдоты, истории из своей частной жизни и поддакивать? Дело от этого пойдет в гору?

– Возможно, тебя коробит, что тебе приходится общаться с дурилой с периферии? – насел Желябин.

– Нет, – сказал Сидельников, окончательно формируя мнение о себе. – Меня это не коробит.

Сигарета была в губах Желябина еще около пяти секунд. Столько же времени Сидельников жевал «Дирол».

Тьфу!.. – и сигарета, выпущенная, как из духового ружья, улетела с лестничного пролета вниз, ударилась в стену, взорвалась снопом искр и упала на холодный, чисто вымытый бетон. Как раз под графиком дежурств и вывеской: «Сегодня дежурит кв. 34».

Оставшись на площадке в одиночестве, Сидельников спустился, поднял окурок и затушил его о край урны, стоящей в углу площадки. В нее же окурок и опустил. Поднялся наверх и вошел в квартиру как раз в тот момент, когда понятые подписывали протокол, испещренный убористым почерком советника.

И в этот момент запиликала телефонная трель. Сидельникову не было видно, как Кряжин берет со стола трубку, но он хорошо слышал:

– Да, это я. Тот самый… Через сколько?

Из подъезда они выходили втроем: Кряжин, Сидельников и следом – Желябин. Не медля ни секунды сели в «Волгу», и Кряжин, рискуя неразогретым двигателем, рванул машину с места.

Вблизи машины Сопьяна они просидели около получаса. Через лобовое стекло очень хорошо были видны и сам таксист, и машина оперативников ГУВД, стоящая неподалеку с того самого момента, когда Кряжин с бригадой отъехал в квартиру Пикулина.

Желябин пригнулся к сиденью водителя и попросил у советника связь. Мог попросить у Сидельникова, но попросил у Кряжина. Несмотря на это, муровец быстро вытащил из бардачка переговорное устройство на проводе и протянул начальнику «убойного» отдела Холмского ГУВД, готовый настроить на ту волну, которую тот назовет.

– Четвертый канал, пятьсот пятьдесят четыре, – пробормотал Кирилл. И, через несколько мгновений, в устройство: – Это Второй. Объект приближался к машине?

– Нет, – ответили из «девятки» неподалеку от Сопьяна.

– Он звонил куда?

– Нет.

– Радиостанцией пытался пользоваться? – Постановка вопроса была резонна, так как перед выходом из такси Желябин лично вывел ее из строя.

– Нет.

– Сигналы какие подавал?

– Справа погляди, – посоветовали Желябину. Просьбу выполнили все трое, и каждый безошибочно определил в сидящем в метре от такси на лавочке человека, которому ни до чего нет дела. Он грыз семечки, плевался шелухой и вертел головой, ни разу не зацепившись взглядом за такси. – Он там с момента вашего отъезда с наушником и шумопоглотителем. Было бы что не так, он уже давно подсел бы и мозги вправил. Но объект вел себя правильно. За все время ожидания он восемь раз выматерился, трижды сказал про какого- то Кряжина: «Сука, как снег на голову» и два раза пел.

– Что пел? – вмешался «снег на голову», завладев переговорным устройством.

– Сейчас… дам послушать… – раздался щелчок и шелест перематываемой пленки. Снова щелчок, и салон «Волги» заполнил хрипловатый баритон: – «…уто ты попал на ТиВи… в криминал… План гори-ит, впереди-и… И-Вэ-Эс… ты попал… ты звезда… и народ… удиви…»

– Достаточно, – Кряжин отдал устройство Сидельникову, это означало, что тема исчерпана.

Медленно выехав на дорогу, он высадил у такси муровца и подъехал к «девятке».

– Кирилл, дай им отбой. Пикулин не придет.

Еще через полчаса они вернулись в ГУВД.