– Не, по деньгам? – уточнил сменщик. И тут же стал проявлять признаки суеты. Пока он болтал с мужиком, кто-то сел на сиденье рядом с ним, а когда Сопьян сунул руку под сиденье, там уже были другие руки.
Клац! Клац!
– Это что за дела? – спросил Сопьян, разглядывая свои запястья, украшенные наручниками.
– Не шуми, – попросил Кряжин. – Я из прокуратуры. В Москву не поедем. Пока, во всяком случае. Садись на пассажирское, я сяду за руль. Просто слушай и запоминай…
– …нет, звонить мы не будем. Говоришь, Санек сидел? Вот видишь, а ты говоришь – позвоним… Вы, вообще, часто перезваниваетесь? Вот видишь… Мы, Миша, будем ждать. Сунем свой ковер нетерпения в сундук ожидания и начнем считать секунды.
– План горит.
– Я решу вопрос с Илюшиным. Будем считать, что сегодня ты за рулем, но выходной.
Наручников на Мише давно не было, но он до сих пор тер запястья. Все, что ему теперь оставалось, это слушаться и повиноваться. Сначала повиноваться не хотелось, но этот высокий паренек, тот, что помоложе следователя из Генеральной, но и не их, не холмский, а третий, вдруг взял его за воротник свитера, подтянул к себе, а потом, гад… сунул пальцы в его ноздри и так больно стал поднимать вверх, что…
И при этом никто даже не думал его останавливать. Лишь этот, Желябин, кажется, удивленно так посмотрел… И не столько возмущался бесчеловечностью обращения, сколько дивился ловкости приема.
В итоге ничего плохого сделать не успел, а запястья уже исцарапаны, ноздри распухли.
Запугали до такой степени, что даже оставили его одного. Сказали: «Как позвонит Пикулин, сразу звони по этому телефону». И этот, самый старший из них, даже написал белым маркером на черной панели: 89439… Дальше Сопьян не запомнил, как ни старался. Теперь, чтобы позвонить, обязательно на панель посмотреть нужно. Как теперь этот номер с панели оттирать – одному богу известно.
Сказали – за каждым движением твоим и каждым словом следят извне. А сами уехали. Разбой, натурально. А все потому, что не нужно было ему в самом начале разговора заявлять: «Вы там у себя в столице беспредельничайте, а здесь вам вязы есть кому свернуть». Надо было не говорить.
Санька позвонил, и Сопьян, посмотрев на панель, быстро перезвонил. 89439… и еще шесть цифр.
Откуда извне?.. Лажа какая-то, ей богу. Как они могут следить за каждым словом? За движением – понятно, но за словом-то как? Извне…
С другой стороны – на Аллаха надейся, а верблюда привязывай. Бывший зэк чего-то натворил, а ему отвечать? Охота была…
Квартира была однокомнатная, сразу стало ясно, что обыск пройдет быстрее, чем предполагалось. Через четверть часа в квартире Пикулина посетителей прибавилось. Прибыли два милиционера из ГУВД, опера, которых вызвал Желябин, эксперт-криминалист из того же ведомства и двое понятых из соседней квартиры, которых пригласил Сидельников.
Пикулин вел не аскетический образ жизни, но и не утопал в роскоши. Жилье его имело все признаки цивилизации. Был телевизор, но экран был не плазменный, а обычный, хотя и «Sony», на подоконнике стояла стереосистема, но такие есть в каждом доме, где проживают люди, зарабатывающие чуть больше среднего. Холодильник, но не двухкамерный, мягкая мебель, но не из Италии. Чувствовалось, что хозяин любит чистоту и порядок, опрятен, и на кухне Кряжин не нашел ни одного грязного столового предмета, который лежал бы в раковине. Мусорное ведро пустым не было, однако было видно, что выносилось оно если не нынче утром, то вчера поздним вечером. Скорее, утром, потому что до утра таксист был за рулем, и вряд ли он специально заезжал домой для того, чтобы сделать в квартире уборку.
Мусорное ведро. Вот кладезь всех человеческих тайн. Людям, проживающим в благоустроенном жилье и выбрасывающим мусор в ведро, всегда кажется, что тайны больше нет. Мусор улетел в космос – так кажется им. Исчез безвозвратно. Такова психология людей, проживающих в благоустроенных квартирах. Записки они рвут до крошечных бумажных квадратиков, словно не подозревая о том, что для составления из этих квадратиков листа бумаги бывалому эксперту нужно не более часа. Презервативы, остатки ужина – все это, лежащее в одной куче, дает следователю возможность понять, чем человек занимался в истекшие сутки и даже каков круг его интересов.
На этот раз поиск принес очень мало результатов. Чем опрятнее и педантичнее фигурант, тем менее красочный его психологический портрет можно составить из помойного ведра.
С треском стянув резиновые перчатки, заимствованные у эксперта, Кряжин сел на стул над добытыми свидетельствами частной жизни Пикулина, разложенными на полу, и закурил.
Очистки ставриды, пустая бутылка «Старки», целлофановый пакет с жирными потеками, дурно пахнущий рыбой, а потому завернутый хозяином, как носок, содержимое переполненной пепельницы с пеплом и двумя десятками окурков сигарет «Мальборо», мусор из совка. Негусто.
– Сними «пальцы» с бутылки, – велел Кряжин вошедшему на запах рыбы эксперту. – В комнате что- нибудь нашел?
– Этот парень чистоплотен до изумления, – признался тот. – Вероятно, перед уходом из квартиры он делал уборку. Пол вымыт, пыль везде протерта, я не нашел ни одного отпечатка, за исключением нескольких на сливном бачке и одного на кнопке слива воды. Первые непригодны, последний попытаюсь идентифицировать.
Поскольку в кухне находился советник, туда никто не заходил. Не столько из чувства такта, сколько из соображений собственной безопасности. А то, знаете ли, есть такие следователи из Москвы, которые сразу, появись на кухне, скажут: «Тебе в комнате нечего делать? Пойдем, я тебе найду работу». Погрузив остатки прожитого Пикулиным утра обратно в ведро, Кряжин скинул пиджак и занялся остальными укромными уголками технической зоны квартиры.
Желябин, обыскивая комнату, косился на Сидельникова. За все время пребывания последнего в Холмске начальник «убойного» отдела слышал от него всего несколько фраз. Неразговорчивый оперуполномоченный уголовного розыска, хм… Возможно, в МУРе такие в цене, но Желябин точно знал: опер-молчун в процессе сыска – это то же самое, что балерина с нарушением вестибулярного аппарата. И тот и другая способны только расписываться в денежной ведомости при получении заработной платы. Более того, Сидельников, вообще, странен. Кажется, он ненавидит весь мир и таит к нему агрессию за то, что окружающие не могут распознать его гений. Но как его распознать, если муровский капитан подозрителен, как Марат во время пика Парижской революции? Желябин был твердо уверен, что люди угодливо стараются соответствовать твоему мнению о них. Если ты подозрителен, тебя будут обкрадывать. А Сидельников… Этот парень вообще загадка. Полчаса назад, когда они ехали в машине от Сопьяна в квартиру Пикулина, Желябин хотел поинтересоваться у Сидельникова (надо же когда-то налаживать отношения!), сколько линий раскрытия преступлений существует в МУРе. Но, повернув к капитану голову и даже не успев открыть рта, он получил в лоб:
– Что? – Это выглядело довольно бесцеремонно и дерзко.
– Ничего, – помедлив, тоже не без вызова ответил Желябин, которому сразу расхотелось налаживать отношения.
– Ну, и все, – закончил Сидельников и снова вернул взгляд к дороге.
Уже в квартире, чуть придержав майора за рукав, Кряжин ему шепнул:
– Не лезь к нему, когда он напряжен.
– Он всегда напряжен! – с раздражением выпалил Желябин.
– Значит, вообще к нему не лезь.
И сейчас, тая в глубине души обиду и неприязнь, Желябин мысленно бормотал что-то о зазнавшемся капитане, проникал в потаенные места между кроватью и полом, стараясь не обращать внимания на Сидельникова. Словно того в квартире нет.
Когда с комнатой, коридором и санузлом было покончено, на стол в углу комнаты снесли всю обнаруженную добычу. К великому разочарованию соседей, на столе они не увидели ни рюкзака, набитого героином, ни мешка из-под сахара, заполненного гексогеном, ни арсенала оружия, ни полусгнившего трупа замученной и замурованной в нише женщины. Все, что лежало на столе, представляло собой подборку вещей, которая существует в любой квартире, где обитают законопослушные жильцы.
Связка запасных ключей от квартиры, паспорта на аппаратуру, «корочки» мастера спорта России,
