куда-то покатился. Тогда я принялся торопливо кромсать ножом сковывавшую мои движения и не позволявшую что-либо видеть ткань.

– Ты маленький шельмец, ублюдок, – не унимался мой похититель.

– А ты истекаешь кровью, мерзкая тварь! – выкрикнул я. – Ведь так?

Я в ярости рванул мешок, запутался в его клочьях, беспомощно перекатываясь по земле, и вдруг почувствовал прикосновение мокрой травы к моей ладони.

Я увидел звезды.

Кто-то сорвал с меня остатки материи. Я лежал у его ног… Но это длилось всего лишь мгновение.

Никто не смог бы выдернуть нож у меня из руки. Я глубоко вонзил его в ногу этому существу, вызвав новый поток проклятий. Он поднял меня в воздух, подбросил высоко вверх, и я упал, оглушенный, на влажную от росы траву.

Тогда наконец я впервые смог повнимательнее рассмотреть его, хотя взор мой был затуманен. Огромный поток красного света озарял фигуру в плаще с капюшоном, в длинной, старинного покроя рубахе без рукавов, надетой поверх кольчуги. Боль от нанесенных мною ран заставила демона согнуться, и золотистые спутанные волосы упали ему на лицо. Он в ярости притопывал раненой ногой.

Я дважды перекатился по земле, крепко вцепившись в рукоятку ножа и постепенно вытягивая меч из ножен. Не успел он сделать и шага, как я уже вскочил на ноги и резким движением выхватил меч. С отвратительным хлюпающим звуком лезвие вонзилось в бок демона. Кровь хлынула струей, и при ярком свете зрелище это показалось мне чудовищно отвратительным.

С ужасным воплем он рухнул на колени. Капюшон упал с головы.

– Помогите мне, вы, слабоумные, – ведь он же настоящий дьявол! – крикнул он.

В мерцающем свете бесчисленных огней я разглядывал громадные укрепления, поднимавшиеся справа от меня, огромные башни с амбразурами и развевающимися флагами. Примерно так же он выглядел и со стороны города. Это был поистине фантастический замок – с остроконечными крышами, стрельчатыми арками окон и высокими зубчатыми стенами, на которых столпились темные фигуры, наблюдавшие за нашей схваткой.

И вдруг по влажной траве склона стремительно пронеслась Урсула – без плаща, в красном платье, с заплетенными в длинные косы волосами. Она бросилась ко мне.

– Не трогайте его. Я запрещаю! – кричала она. – Не смейте к нему прикасаться!

За ней следовали несколько мужчин – в одинаковых длинных, доходивших до колен рубахах все того же старинного рыцарского покроя, в потемневших конических шлемах, бородатые, с невероятно бледной кожей.

Мой противник бросился по траве вперед, кровь из него брызгала, как из чудовищного фонтана.

– Взгляни, что он сделал со мной, взгляни! – закричал он.

Я заткнул нож за пояс, обхватил меч обеими руками и, рыча сквозь сжатые зубы, полоснул лезвием по шее демона. Отрубленная голова закувыркалась с холма вниз.

– Вот так! Наконец-то ты мертв, будь ты проклят, мертв! – завопил я. – Ты, убийца, мертв! Ну же, пойди, поищи свою голову! Попробуй приставить ее обратно!

Урсула внезапно крепко обвила меня руками и прижалась грудью к моей спине, а потом схватила меня за запястье и принудила опустить острие меча к самой земле.

– Не смейте притрагиваться к нему! – В голосе ее слышалась угроза. – Не приближайтесь, я приказываю!

Один из тех, кто ее сопровождал, отыскал лохматую белокурую голову моего врага и поднял ее вверх, в то время как остальные молча наблюдали, как корчится и извивается в агонии обезглавленное тело.

– Бесполезно, – произнес наконец кто-то из них. – Ничего не получится. Слишком поздно.

– Да нет же, приставь ее на место, приложи к шее, – настаивал другой.

Пытаясь вырваться из цепких объятий Урсулы, я не переставал просить ее только об одном:

– Отпусти меня, Урсула! Дозволь умереть с честью! Неужели ты не окажешь мне такую милость? Освободи меня, чтобы я мог сам выбрать себе смерть!

– И не подумаю, – жарким шепотом сказала она мне в самое ухо. – Не дождешься.

Ее грудь, прижатая ко мне со всем пылом страсти, казалась необычайно мягкой, а пальцы – прохладными и нежными, однако сила, заключенная в хрупком на вид теле, была поистине невероятной – я не мог ей противостоять. Превосходство этой ведьмы было неоспоримым.

– Ступайте к Годрику! – выкрикнул кто-то из толпы.

Двое подняли все еще выгибавшееся и брыкающееся обезглавленное тело.

– Отнесем его к Годрику, – сказал тот, кто разыскал голову. – Только Годрик вправе принять решение.

– Годрик!

Громкий вопль Урсулы походил скорее на завывание ветра или дикого зверя – так пронзительно он прозвучал и столь беспредельным эхом отразился от каменных стен.

Высоко наверху, в широко распахнутых арочных воротах крепости, спиной к свету возникла тонкая фигура пожилого человека с искривленными от старости конечностями.

– Давайте сюда обоих, – отозвался он. – Успокойся, Урсула, а то всех перепугаешь.

Я резко дернулся, пытаясь высвободиться. Она прижала меня крепче и кольнула зубами в шею.

– О нет, Урсула, позволь мне увидеть, что произойдет дальше, – прошептал я, уже в тот момент ощущая, как вокруг меня сгущаются грозные тучи, словно уплотнялся сам воздух, пронизанный особыми запахами, звуками и острой чувственностью.

«Ах, люблю тебя, хочу тебя, да, не стану и не желаю отрицать это», – хотелось мне сказать. Мне чудилось, будто я вновь обнимаю ее, лежа на влажном ковре из трав, но то было лишь фантазией, и не было вокруг ярко-красных полевых цветов – на самом деле меня тащили куда-то, а она лишь истощила меня, по собственной прихоти разрывая мне сердце.

Я хотел осыпать ее проклятиями. Повсюду нас окружали цветы и травы, и она сказала: «Беги!» Но это было совершенно немыслимо, все происходило лишь в моем воображении – и ее впивавшиеся в меня губы, и ее тело, по-змеиному обвившее меня…

Какой-то французский замок… Такое впечатление, что меня переправили на север.

Я открыл глаза.

Да, действительно, все как при французском дворе.

Даже тихо доносившаяся до меня спокойная музыка заставила вдруг вспомнить старинные французские песни, которые я слышал, сидя за ужином, в далеком детстве.

Я с трудом очнулся и увидел, что сижу, скрестив ноги, на ковре. Пытаясь окончательно прийти в себя, я принялся растирать шею и одновременно в растерянности оглядывался вокруг в поисках оружия, которое у меня отняли. Однако голова вновь закружилась, я потерял равновесие и упал навзничь.

Откуда-то издалека снизу по-прежнему лились звуки музыки, мелодия все время повторялась, и это однообразие наводило тоску. Точнее, мелодии как таковой не было вовсе – лишь приглушенная барабанная дробь и высокие завывания рожковых.

Я взглянул вверх. Несомненно, во всем чувствуется французский стиль: узкий и высокий сводчатый проход с остроконечными арками ведет к длинному балкону снаружи, а внизу, под балконом, набирает силу веселое и шумное празднество. Модные французские гобелены с изображенными на них дамами в высоких конусообразных шляпах и белоснежными единорогами.

Во всем ощущалась атмосфера древности – словно передо мной была одна из иллюстраций, часто встречающихся в старинных рукописных книгах: придворный поэт нараспев читает какое-нибудь удручающе скучное и утомительное произведение вроде «Романа о Розе» или сказки о плутоватом Рейнеке-Лисе.

Окно было задрапировано синим атласом, затканным геральдическими лилиями – символом французской монархии. Высокий дверной проем, как и та часть оконной рамы, которую я мог разглядеть лежа, были украшены кое-где осыпавшейся от времени филигранью. Все застекленные шкафчики были позолочены и расписаны во французском стиле – надуманном и застывшем. Я обернулся.

У меня за спиной стояли два человека в длинных окровавленных блузах с толстыми кольчужными рукавами. Они сняли остроконечные шлемы и уставились на меня ледяными светлыми глазами – два