внушительных бородача с обнаженными головами. На их грубой бледной коже играли блики света.

А рядом стояла Урсула, словно оправленный в серебро драгоценный камень на фоне тьмы. Складки ее платья мягко ниспадали от завышенной линии талии – тоже французская мода, как будто предо мной явилась принцесса из какого-то давно переставшего существовать королевства. Низкое декольте роскошного корсажа из расшитого цветами красного с золотом бархата почти до самых сосков обнажало белоснежную грудь.

За столом на изогнутом в форме буквы «Х» стуле сидел Старейший. Первое впечатление, создавшееся у меня, когда он возник в освещенном проеме, не обмануло: возраст его действительно был весьма и весьма преклонным. Столь же мертвенно-бледное, что и у других, лицо казалось одновременно и прекрасным, и чудовищным.

Вдоль всех стен комнаты на цепях висели турецкие светильники, от которых струился аромат роз и летних лугов, не имеющий ничего общего с запахом, ассоциирующимся у нас с чем-то раскаленным или горящим. Яркий свет пламени, шедший из их глубины, нестерпимо резал глаза.

Лысая голова Старейшего своим безобразием напомнила мне выкопанную луковицу ириса, с которой срезали все корни и перевернули вверх тормашками. Однако в эту «луковицу» были вставлены два блестящих серых глаза и безвольный, нерешительный рот с тонкими, мрачно сжатыми губами.

– Итак… – спокойным тоном обратился он ко мне, приподняв бровь, о присутствии которой на лице можно было догадаться лишь по тонкой дугообразной морщинке на белоснежной коже, равно как щеки обозначались двумя более заметными вертикальными. – Оcознаешь ли ты, что убил одного из нас?

– Надеюсь, мне это удалось.

С трудом встав на ноги, я вновь едва не потерял равновесие.

Урсула кинулась было ко мне, но резко остановилась и отступила назад, как будто поняв, что нарушает правила приличия.

Я выпрямился и бросил на нее исполненный ненависти взгляд, затем обернулся к лысому Старейшему, взиравшему на меня с невозмутимым спокойствием.

– Не желаешь ли взглянуть на результат твоего поступка? – спросил он меня.

– Разве я обязан? – возразил я, хотя уже успел все увидеть.

Светловолосый негодяй, запихнувший мои тело и душу в матерчатый мешок, лежал на огромном столе, стоявшем на возвышении слева от меня. Мертвый! Да, я расплатился сполна!

Неподвижное туловище казалось сморщенным, конечности искривились, словно сломавшись под тяжестью тела, а обескровленная голова с широко открытыми глазами и пятнами запекшейся крови покоилась возле уродливого обрубка шеи. Какое удовольствие я испытывал! Я смотрел на совершенно белую руку, свесившуюся с края стола и походившую на неведомое морское создание, выброшенное на песчаный берег и иссушенное нещадно палившим солнцем.

– Превосходно! – воскликнул я. – Этот человек осмелился похитить меня, доставил сюда силой, а теперь он мертв. Благодарю вас за то, что позволили мне убедиться в его смерти. – Я взглянул на Старейшего. – Моя честь требовала от меня этого, о меньшем не могло быть и речи. А кого еще вы похитили из города? Старика, разрывавшего на себе рубашку? Родившегося недоношенным ребенка? Они отдают вам всех, кто слаб, дряхл, немощен – словом, неполноценен в том или ином смысле. А вы? Что вы предоставляете взамен?

– Полно тебе, успокойся, юноша, – снисходительно произнес Старейший. – Мне и без того ясно, что твоя доблесть выходит за рамки чести и здравого смысла.

– Нет, неправда! Ваши прегрешения передо мной требуют, чтобы я сражался с вами до последнего вздоха – с каждым из вас.

Я обернулся к раскрытой двери. Упорно не прекращавшаяся, назойливая музыка доводила меня до изнеможения, а от всего, что со мной произошло за последнее время, голова просто шла кругом.

– Почему снизу доносится такой невообразимый шум? Это что, кровожадная расправа?

Трое бородачей расхохотались.

– Ну, можно сказать, ты недалек от истины, – пророкотал один из них глубоким басом. – Мы представляем Двор Рубинового Грааля – так нас называют. Однако мы предпочитаем, чтобы ты использовал латинское или французское наименование – как произносим его мы сами и как надлежит произносить.

– Двор Рубинового Грааля? – недоуменно переспросил я. – Кровопийцы, тунеядцы, кровососы, пьяницы – вот вы кто! Что такое «Рубиновый Грааль»? Кровь?

Я старался воссоздать в памяти то ощущение, которое испытывал каждый раз, когда она впивалась зубами мне в шею, но не поддаваться при этом завораживающей силе сопутствовавшего укусу видения… Тщетно! Меня неотступно преследовало захватывающее воспоминание, уносящее в сказочную даль, – восхитительное воспоминание о цветущих лугах и прикосновениях ее нежных грудей.

– Кровопийцы! Рубиновый Грааль! Именно так вы поступали со всеми несчастными, со всеми, кого похищали? Пили их кровь?

– Так о чем же ты просишь меня, Урсула? – Старейший устремил на нее многозначительный взгляд. – Как могу я сделать подобный выбор?

– Но, Годрик! Взгляни – ведь он храбр, прекрасен и могуч. Годрик, если только ты скажешь «да», никто и словом не возразит. Никто не задаст ни одного вопроса. Пожалуйста, умоляю тебя, Годрик. Разве я когда- нибудь просила тебя?..

– Просила о чем? – перебил я, переводя взгляд с ее несчастного, убитого горем лица на Старейшего. – Чтобы мне сохранили жизнь? Об этом ты просила? Лучше бы ты убила меня!

Старик понимал меня. Ему не надо было ничего объяснять. В подобных обстоятельствах я не мог рассчитывать на милосердие. Мне оставалось только броситься в бой и любыми способами уничтожать их, одного за другим.

Внезапно, словно окончательно утратив терпение, Старейший с удивительным проворством поднялся во весь рост и, величественно шурша красными одеждами, направился в мою сторону. Крепко ухватив за ворот, он, как пушинку, протащил меня за собой через анфиладу сводчатых арок до площадки каменной лестницы.

– Взгляни вниз, на Двор, – сказал он.

Огромный зал поражал своими размерами. Выступ, на котором мы стояли, тянулся по всему периметру ограждавших помещение стен. А внизу не было ни пяди голого камня – все было роскошно задрапировано великолепными портьерами из затканной золотом ткани цвета бордо. За длинным столом сидели нарядные кавалеры и дамы. Вся их одежда была сшита из тканей цвета красного бургундского вина – такова, видимо, здешняя традиция, – хотя… нет, то был цвет крови, а не вина, как мне подумалось сначала. Деревянный стол перед ними был пуст – ни единого блюда с едой, ни одного бокала с вином. Однако все они выглядели вполне довольными и, занимаясь светской болтовней, с интересом наблюдали за танцовщиками, занимавшими все свободное пространство и искусно плясавшими на толстых коврах, как если бы им доставляло удовольствие именно это ощущение надежного покрытия под скользящими подошвами туфель.

Под звуки ритмической музыки танцовщики с блеском исполняли целые каскады арабесков. В их костюмах органично сочетались самые разнообразные национальные стили – от типично французского до вполне современного флорентийского. Однако во всех узорах украшений обязательно присутствовали либо аппликации из кружков красного шелка, либо вытканные на красном фоне цветы или какие-то другие фигуры, весьма напоминающие звезды и полумесяцы, – я не смог толком разглядеть.

То была мрачноватая, но завораживающая картина: одежды одного и того же сочного цвета, оттенки которого варьировали между отвратительно гнилостным цветом крови и потрясающим, великолепным алым.

Я обратил внимание на изобилие канделябров, подсвечников, факелов. Как просто было бы превратить в пылающий костер все эти гобелены и портьеры! Интересно, думал я, загорелись ли бы при этом и они сами, как сгорают на кострах ведьмы и еретики.

– Витторио, прояви благоразумие, – услышал я шепот Урсулы.

Как бы ни был тих ее шепот, один из тех, кто был внизу, оглянулся. Он восседал в центре стола, на почетном месте, а его стул с высокой спинкой напомнил мне тот, который занимал дома отец. Человек взглянул на меня – белокурый, похожий на косматого, которого я сразил в бою, но у этого длинные локоны,