А шеи — как змеи, хоть сами громадины были. У многих, однако, не шеи, а впадины были, И головы вдавлены в плечи. Природы причуды, — Страшилища были брыласты и сплошь вислогруды. Иные плешивыми были, на прочих стояла Косматая шерсть, хоть валяй из нее одеяла! Царевну Видехи, с лицом, как луна в полнолунье, Кольцом окружали ублюдки, уроды, горбуньи, Тьма-тьмущая ракшаси рыжих, чернявых, сварливых, Отвратных, запальчивых, злобных, бранчливых, драчливых. Им копья, бодцы, колотушки служили оружьем. Сын ветра дивился ногам буйволиным, верблюжьим, Ушам обезьяньим, коровьим, слоновьим, ослиным И мордам кабаньим, оленьим, шакальим, тигриным, Ноздрям необъятных размеров, кривым, несуразным, Носам, точно хобот, мясистым и трубообразным, И вовсе безносым уродам, еще головастей, Губастей казавшимся из-за разинутых пастей. Сподвижник царевича Рамы, великого духом, Дивился грудям исполинским, свисающим брюхам. Ругательниц глотки воловьи, верблюжьи, кобыльи На всех срамословье обрушивали в изобилье. Сжимали свирепые ракшаси молоты, копья. Их космы свалялись, как дымчатой пакли охлопья. По самые уши забрызганы мясом и кровью, И чревоугодью привержены и сквернословью, Терзали они плотоядно звериные туши И жадно хмельным заливали звериные души. И дыбом поставило все волоски обезьяньи Ужасное пиршество это при лунном сиянье! Страшилища расположились в окрестностях древа, Под сенью которого плакала Джанаки дева. Палимая горем, страдая телесно, душевно, Красой несравненной своей не блистала царевна. В тоске по супругу, подобна звезде, исчерпавшей Святую заслугу и с неба на землю упавшей, Бледна, драгоценных своих лишена украшений, Лишь верностью мужу украшена в пору лишений, С кудрями густыми, покрытыми пылью обильной, От близких отторгнута Раваны властью всесильной, — Слониха, от стада отбитая львом; в небосводе Осеннем — луна, когда время дождей на исходе. Волшебная лютня, таящая дивные звуки, Чьей страстной струны не касаются трепетно руки, — Царевны краса оскудела с любимым в разлуке. Прекрасная Сита, — без вешнего цвета лиана, — В отрепья одета, явилась очам Ханумана. Сложенная царственно, с телом, забрызганным грязью, С возлюбленным Рамой не связана сладостной связью. Глаза ее были тревоги полны и томленья.
