его усвоили и очистили ессеи.

Это восхождение к Плероме, сквозь сферы и вопреки сопротивлению архонтов, требовало ритуала теургической формы, а также аскезы. Его должна была совершить сама душа, конечно, при помощи тела, но фактически одна. Во всяком случае, кровавое человеческое жертвоприношение никоим образом не могло освободить все человеческое сообщество в целом. Требовать столь варварского акта было бы недостойно Всевышнего Бога, и в высшей степени несправедливым было бы освобождать тех, кто ничего для этого не сделал, да и не слишком об этом беспокоился.

К тому же об этом очень хорошо сказали израильские пророки. Судите сами.

Вот прежде всего выдержка из Второзакония, вывод из заповедей, данных самим Богом Моисею на горе Синай, согласно преданию Ветхого Завета. Нам представлялось бы нелепым отрицать его фундаментальную важность. Слова Бога, якобы сказанные Моисею, и обобщения Павла в его Посланиях, за которые несет ответственность только он сам, довольно сильно различаются. Вот это место:

«Отцы не должны быть наказываемы смертию за детей, и дети не должны быть наказываемы смертию за отцов; каждый должен быть наказываем смертию за свое преступление» (Втор., 24:16).

Теперь Иеремия:

«В те дни уже не будут говорить: „Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах — оскомина“; но каждый будет умирать за свое собственное беззаконие; кто будет есть кислый виноград, у того на зубах и оскомина будет» (Иер., 31:29–30).

«О Господи Боже! <…> Которого очи отверсты на все пути сынов человеческих, чтобы воздавать каждому по путям его и плодам дел его…» (Иер., 32:17–19).

Теперь Иезекииль:

«И было ко мне слово Господне: зачем вы употребляете в земле Израилевой эту пословицу: „Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина“? <…> Не будут вперед говорить пословицу эту в Израиле. <…> Душа согрешающая, она умрет; сын не понесет вины отца и отец не понесет вины сына, правда праведного при нем и остается, и беззаконие беззаконного при нем и остается.

И беззаконник, если обратится от всех грехов своих… он жив будет. И праведник, если отступит от правды своей… он умрет. <…> Посему Я буду судить вас… каждого по путям его…» (Иез., 18:1, 2, 20, 21, 22, 24, 30).

Что касается Нового Завета, отметим: сама патрология признает, что понятие о первородном грехе, содержащееся только в так называемом Апостольском символе веры (подлинность которого сама по себе весьма сомнительна), отцы церкви употребляли только в устных поучениях, но не в писаниях. Было бы бесполезно искать его в Евангелиях — не найдется. Иисус пришел, чтобы спасти людей лишь от их собственных грехов, и только от тех, которые они искупили. Единственное место во всех Евангелиях, которое смог процитировать святой Августин в подтверждение своего личного мнения по этому поводу («Против Юлиана»), — это стих из Луки, весьма двусмысленный и очень неясный:

«Ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее» (Лук., 19:10).

Не уточняется ни причина этой погибели, ни ее природа — личная или коллективная.

Так вот, хоть этот факт слишком часто игнорируют, но и сам Иисус никогда не утверждал обратного. Он никогда не представлял себя объектом искупительного жертвоприношения stricto sensu [в строгом смысле (лат.)]. Он никогда не заявлял, что результатом его мучительной смерти будет освобождение душ от власти дьявола. Пусть читатель возьмет на себя труд внимательно перечесть все слова, которые безымянные авторы IV века приписали Иисусу, и он безусловно сможет констатировать этот факт.

Несомненно, Иисус неоднократно намекает на близкую смерть, и в насильственной форме, и в высшей степени мучительную. Похоже, ему подтвердили это во время заклинания духов на горе Фавор, где Моисей и Илия открыли ему, что он скоро умрет. И что в этом удивительного? Он унаследовал ответственность за зелотское движение, он его направлял, руководил им, и римляне разыскивали его как виновного в вооруженном восстании (доказательство этого — приказ ученикам при надобности продать часть одежды, чтобы приобрести мечи, у Луки, 22:36 и 49).

Поэтому его удел не мог вызывать сомнений. Как всех прежних зелотских вождей, захваченных Римом, как его деда Езекию и отца Иуду из Гамалы, его ждало распятие с предварительным бичеванием, как предписывает римский закон.

Но никогда Иисус не ассоциировал эту смерть с искупительной жертвой за род человеческий. Тем более что он решительно был расистом, и его интересовали исключительно дети Израиля. Об этом он достаточно прямо говорит сам повсюду в Писании, мы эти слова уже упоминали и возвращаться к ним не будем.

И только не ранее чем через пятнадцать лет после его казни человек, никогда не знавший его при жизни, которого звали Савл, а позже Павел, додумается символически ассоциировать его смерть со смертью животных, которых каждый день приносили в жертву на алтаре Иерусалимского храма.

Несомненно, нам возразят, приведя слова, произнесенные во время Тайной вечери: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни [вечной]» (Иоан., 6:53). Но эта фраза принадлежит к старинной литургии, которой во времена Иисуса было уже четырнадцать веков. Это фраза почитателей Митры: «Тот, кто не ест моей плоти и не пьет моей крови, не имеет в себе Жизни».

Это с ужасом обнаружил Тертуллиан в III веке, и, чтобы выйти из положения, знаменитый фанатик заявил, что это уловка дьявола, который, благодаря дару предвидения выяснив подробности будущей Тайной вечери, поспешил намного заранее изготовить подделку под нее. Жалкое объяснение.

Бесспорно то, что первоначальная Тайная вечеря ни в чем не похожа на современную мессу — ни по духу, ни по форме. Также очень вероятно, что эту фразу, позаимствованную из гимна Митре, в текст включили безымянные писцы IV века, и как раз во времена, когда этот культ был окончательно запрещен под страхом смерти, во времена, когда фанатичная и ограниченная чернь, уверенная в своей безнаказанности и, если надо, поощряемая официальными властями, разоряла и наполняла бытовыми отбросами святилища Митры, если не добавляла к ним трупы служителей Митры, убитых ею, чтобы вернее осквернить святилища. Этот факт доказывают раскопки. Надо ли напоминать о линчевании пифагорейки Ипатии в 415 году в Александрии?