добрый жар лучей разъяренных;хоть Пречистая светлокожа,напиши ангелочков черных.Нет нигде богатого храма,нет нигде простого прихода,где бы черные ангелочкина меня глядели со свода.Но куда же тогда улетаютангелочки земли моей знойной,мои скворушки с Барловенто[108],мои жаворонки из Фалькона[109]?Свое небо изображаяна высоком церковном своде,хоть когда-нибудь вспомни, художник,о забытом тобой народе.И среди отливающих медью,среди белых в кудрях золоченых,хоть Пречистая светлокожа,напиши ангелочков черных.
Когда корабли скрипучие ищут грязные гавани,Паруса из брезента обвисли, на корме матросы сидят,Смолою одежды запачканы, иссушены губы в плаванье,На руках ободраны ногти,Заросли бородами лица,Грубо жаждет женщину взгляд.Нас встречают смешные люди, ни лица не знаем, ни имени.Может, нас изменило море и прежних нас больше нет.Может, мы так долго плавали, что все друзья наши вымерли,Может, наши глаза обжигает ослепляющий моря свет.Мы с моря идем, где люди от диких смерчей спасаются,Смеются, переглядываются, долго, жалобно перекликаются.Мы с моря идем, где старухи распустили седые гривыБессмертные, безумные распустили седые гривы.Мы якорь бросали в сьесту у ярко-алого мола,Где негры, ростом до неба, но цепей им не порвать.Когда рассвет улыбался, пред нами девушки голые,Нагие белые девушки плясали на островах.Ночами нам слышалась музыка, стонавшая, будто раненая,И вот что нам привиделось однажды, в полуночный часИз моря вышла женщина, луной сотворенная, странная и целовала нас.Сколько мы плавали по морю! Все кончилось — водка, бананы,И соль, и мясо. Как-то, решая все поскорей,Убили двоих: не понравилась нам шкура их, что ли, поганаяИ вот мы вернулись с ободраннымиНогтями, и заросшимиЛицами, и иссохшимиОт жажды губами, залитые слепительным светом морей.
Смерть
Перевод В. Столбова
В тот день,когда смерть придет и ко мне,я сумею встретить ее,как воин,с бесстрастным лицоми твердым духом.Смертельная рана —пусть она будет в грудь,в голову или в живот,но только не в спину.Закружатся черные тучии неторопливообволокут мое тело.
