Уже борозде не раскрыться,и добрых семян не беречь ей,уже не изведать мне мукиот ребенка, что мне обещан.Их ведут но земле изнуреннойи изглоданной болью древней,той, которая старит женщин,не носивших дитя во чреве.Руки скручены за спиною,на щеке полоса от плети;по бокам с винтовками двое,позади с винтовкою третий.
Черные ангелочки
— Ах, люди! У черной Хуаны —ну кто бы подумать мог! —умер ее негритенок,ее сынок.— Ай, сосед, как же так случилось!Ведь не хворый был мой сыночек.Я хранила его от сглазу,берегла, укрывала ночью.Отчего же он сохнуть начал?Стал — поверишь? — кости да кожа.Раз пожаловался на головку,занемог, а неделей позжеумер, умер мой негритенок;бог прибрал его; волей божьейангелочком теперь на небестал мой маленький, мой пригожий.— Не надейся, соседка. Чернымразве может быть ангелочек?Ведь художник без родины в сердцео народе думать не хочет,когда пишет святых на сводах;только тем он и озабочен,чтобы ангелы покрасивейсоставляли круг Непорочной;никогда среди них не встретишьчернокожего ангелочка.Живописец с чужой нам кистью,но рожденный на наших просторах,когда пишешь вслед за былымимастерами в церквах и соборах,хоть Пречистая светлокожа —напиши ангелочков черных.Кто напишет мне ангелочков,на родной мой народ похожих?Я хотел бы, чтоб среди белыхтемнокожие были тоже.Отчего же ангелы негрына свои небеса не вхожи?Если есть живописец Пречистой,и святых, и небесного свода,пусть на небе его заиграютвсе цвета моего народа.Пусть на нем будет ангел с жемчужнымцветом кожи, и ангел безродный,и кофейных оттенков, и рыжий,и, как красная медь, ангелочек,ангелок светлокожий, и смуглый,и такой, что темнев ночи, —пусть они на задворках небазубы радостные вонзаютв солнце-манго с мякотью сочной.Если только возьмет меня небо,я хочу на его просторахне святых херувимов встретить —бесенят озорных и задорных.Свое небо изобрази мне,если край твой душе твоей дорог,так, чтоб солнце налило белых,чтобы оно глянцевало черных;ведь не зря же скрыт в твоих венах
