сколько захочешь, пей.Но я ничего не вижуза бороздами решеткина тихом небесном поле;кандалы на глазах мне натерлимозоли.Солдаты заводят песню,и песня над вышками реет.Отправившись вслед за песней,я бы, пожалуй, могвыпить улицы добрый глотокили добрый глоток прогулкипод звездамивместе с любимойу реки иди где-нибудь в роще,набитой гитарными вздохами.С песней я мог бы, пожалуй,коротать одинокие ночи.Но теперь я уже никогда не пою,я боюсь даже вспомнить про песню мою;кандалы мне мозоли натерлив горле.Вечно кто-нибудь жалуется:заключенный,умирающий или бездомный,и волны людского морягде-то за далью дальней,за далью темной;и сгорбленная деревушка —лишь взглядом, без слова, без стона;и в каждой жалобе скорбнойжалуются миллионы.
Пленник
Выводили его из ранчопод крик петухов на рассвете;по бокам с винтовками двое,позади с винтовкою третий.Он убил — так тигр убивает,разъярясь и словно ослепнув,оттого, что грызет его голоди охотник идет по следу.От куста к кусту пробираясьи пытаясь выйти на берег,он себя раздирал о колючки,обагрял собою репейник.А потом в дубняке скрывался,и, готовый не даться даром,поджидал приближенье смерти,одетой в форму жандарма.Да, убил. Но они ведь забралии жену, и все, что имел он,и когда просил — был исхлестан,а когда проклинал — осмеян.Да и в ночь такую, как эта,убийство — не преступленье.Руки скручены за спиною,на щеке полоса от плети,подгоняют руганью двое,подгоняет прикладом третий.А какая-то женщина пелавслед ему на краю деревни:— Ты прощай — одна загорюю,ты прощай — одна поседею.Когда вырывают корни,что боли земли больнее!Увели, увели хлебопашца,и солнце иссушит землю,и женщина станет камнем,и змеями станут стебли.
