ах, любимец ты наш — мой и дона Рамона,искупляющий в речке свой грех немудреный…Как хорош ты, невинно жующий цветочек,словно проголодавшийся вдруг ангелочек!
Поэзия
В стакане так светла вода:прозрачный сплав стекла и льда…Как будто это пустотав сосуд звенящий налита.Как будто ничего в нем нет…Лишь бьет в глаза слепящий свет!
Маленькая аллегория
Соразмерна величью муравья и рассвета,ты пространство ли? Времени ли средоточье?Но молчанье твое, как гудящее лето,глину плоти моей наполняет, пророча.Эти очи твои, голубые поляны,как стихи, добираются до сердцевиныи нескáзанным словом во мне несказáнноокрыляют порыв оживающей глины.
Старые дырявые башмаки
По городам и весям с протянутой рукою…Почтеннейшая обувь — худые башмаки…Они вросли в мозоли, они срослись судьбою,наверно, с каждым нервом твоей глухой тоски.Дырявые обутки не просто просят каши —сквозь смертные прорехи сочится жизнь в песок…Два башмака — две раны. И каждый взгляд, и каждыйтвой стон исполнен болью мучительных дорог.По городам и весям с протянутой рукою…Монетки, словно слезы, блестящие в глазах…(Америка не знает, что новый день зареювосходит из прорехи в дырявых башмаках!)
А знаете…
А знаете, что это значит —быть господином в Америке?Не поверите!Дорого стоит построить дом, и все жепорядок в нем навести при том —много дороже.Господин толстяк, владелец собственного жира, —не это ли самая взысканная роскошь? —зачем ты отправился в музей, скажи-ка?Чем глазеть на индейца из воска,взгляни на живого,который весь век проработал,не окупив ни капли пролитого пота!Взгляни на него: он словно поле живое,возделанное солнцем — древней сохою,а руки его — как две ветви, с которыхвкушают плоды благороднейшие сеньоры…Еще бы! Какое древо не будет плодоносить,если слезами и потом его оросить?Господин,у которого лоснятся ботинки и щеки!Господин преуспевающий щеголь!Вслушайся в ропот земли этой горькой:он одинаков — что здесь, что в Нью-Йорке,ибо везде животы и уста, сведенные голодом,