Заговорщики умолкли. Дядя Валя, видно было, смутился.

- А что Михаил Никифорович? - быстро сказал он. - Ты и сам знаешь... Влюбился Михаил Никифорович!

- Безответственно вы говорите, Валентин Федорович. Как это можно влюбиться в фантом, в движение воздуха? - сказал я на всякий случай.

- Это она-то движение воздуха? - поинтересовался дядя Валя.

- Отчего же нельзя в нее влюбиться? - печально сказал Каштанов.

- Мы тебя и зовем, - объяснил дядя Валя, - чтобы ты Михаила Никифоровича поколебал.

Устройство встречи с Михаилом Никифоровичем дядя Валя брал на себя, полагал, что провести ее удастся сегодня же. Когда дядя Валя и Каштанов уже уходили, я спросил, каковы нынче обстоятельства жизни Шубникова, не огорчает ли его подброшенный Бурлакиным ротан. О ротане дядя Валя с Каштановым толком не знали, но слышали, что теперь Шубников средства для поддержания сил добывает шапками. До него дошло, что шапки из собак дороже самих собак, он завел дела с умельцами и стал уводить или перекупать животных для шапок.

- Живодер! - поморщился Каштанов.

- Живодер! - согласился дядя Валя. - А ты хочешь загнать ему пай!

Они ушли. Через час дядя Валя позвонил и сказал:

- В восемь вечера на моей квартире.

В восемь вечера на квартиру дяди Вали шесть останкинских жителей явились без опозданий. Три пайщика-фундатора и три соучастника с совещательными мнениями. Серов давал понять, что он человек воспитанный, оттого и принял приглашение дяди Вали, но ему пора домой. Филимон Грачев достал семь газет и ручку. Собака дяди Вали, возможно, не вызвавшая симпатий Шубникова, улеглась у серванта и уставилась на Михаила Никифоровича, будто укор какой желая ему высказать. Михаил Никифорович был в напряжении, словно душить предполагали его.

- Начнем, - сказал Серов.

- И кончим, - кивнул дядя Валя.

- Кого кончим? - удивился Филимон Грачев.

- Варвару!

- 'Я вас обязан известить, что не дошло до адресата письмо, что в ящик опустить не постыдились вы когда-то', - произнес Филимон, уткнув ручку в лист 'Книжного обозрения'. - Кто автор? Семь букв. Вторая 'и', шестая 'о'. Либо Тихонов, либо Симонов? А? Кто?

Прежние бы милые времена! Дядя Валя тотчас бы вспомнил или Колю, или Костю, как они с Костей били самураев на Халхин-Голе или как они с Колей лазали по индийским горам. Но нет, нынешний дядя Валя был строг.

- Прекрати, Филимон! - сказал дядя Валя. - Ну как, Михаил Никифорович, вы с нами или опять в либерала будете играть?

Михаил Никифорович сидел молча.

- Все страдают. Мы пятеро, - сказал дядя Валя твердо. - И другие в Останкине. Наверное, и еще где- нибудь в Москве. Или в области... Михаил Никифорович, мы вас спрашиваем: будете вы по-прежнему потакать ей или нет?

Собака дяди Вали подняла голову и кивком поддержала хозяина.

- Что я-то? - сказал Михаил Никифорович. - Разве я могу больше, чем вы?

- А кто вносил два сорок? - спросил Каштанов.

- Ага, - сказал дядя Валя. - Эгоистом быть легко. Пусть, мол, другие страдают, а я буду жить в наслаждениях.

- Кто это живет в наслаждениях? - спросил Михаил Никифорович.

- Это я так, к примеру, - сказал дядя Валя. - Все мы считаем, что ее для пользы людей надо ликвидировать, один ты...

Тут дядя Валя умолк, и мне стало ясно, что никаких консультативных бесед дядя Валя с Михаилом Никифоровичем не имел и мнение о взглядах Михаила Никифоровича на кашинскую гостью вывел из неких наблюдений и догадок.

- Нельзя с ней так, - возмутился дяди Валиным словам Каштанов. - Можно ведь и договориться по- хорошему...

- А тебя и не спрашивают. Спрашивают Михаила Никифоровича. Будет он устраивать свою судьбу за счет несчастья других? Или хотя бы воздержится?

- Дядя Валя, - сказал я, - по-моему, у вас нет оснований для подобных претензий к Михаилу Никифоровичу. И вообще вы сегодня много берете на себя.

- Имею право! Не пожалел бы в тот день рубль с мелочью, и ты бы имел право...

- Спасибо за напоминание. И разрешите откланяться.

- Нет. Погоди! Извини! Она ведь и тебе не нужна. Сейчас быстро решим и все уйдем. Ну, Михаил Никифорович?

- Ладно, - сказал Михаил Никифорович, - поговорить поговорим. Но без всяких душегубств.

- Это мы еще посмотрим! - заявил дядя Валя.

20

Разговор с Любовью Николаевной состоялся в субботу в четыре часа на квартире Михаила Никифоровича.

Встретиться с пайщиками дядя Валя предложил у бывшего пивного автомата, мертвого теперь помещения, и уж оттуда идти на квартиру, будто какие чувства факельные должны были обостриться в нас на месте встречи, по замыслу дяди Вали, возможно, сначала чувство жалости к себе, а потом и бунтарского протеста. Дядя Валя посмотрел на часы и сказал неожиданно:

- Еще могут успеть и пиво завезти!

Трех минут дороги к дому Михаила Никифоровича хватило дяде Вале для произнесения огненных слов 'огласим приговор!' и 'доведем до акта полной капитуляции!'. И иных. Тут уже не грани прошлых столетий и не императорские замки приходили на память, а казалось, что дядя Валя выводит нас на Зееловские высоты.

- Ну? Тут она? - спросил дядя Валя Михаила Никифоровича, открывшего дверь.

- Здесь.

- Пошли! - чуть ли не приказал дядя Валя.

Однако решимость наша тут же куда-то истекла. Даже дядя Валя и тот засмущался. Мы долго терли ноги о плетеный коврик, будто выбрались из болота. И волосы наши, оказалось, нуждались в услугах расчесок. Вышло так, что мы опять как бы просителями пришли на беседу с Любовью Николаевной...

А она сидела на диване в свободной артистической позе, красивую руку легко положив на спинку дивана. Может, и не совсем мадам Рекамье, возлежавшая когда-то на ампирной кушетке вблизи холста Жака Луи Давида, но сегодня, похоже, не менее той воздушная и пленительная. И ноги ее были красивыми. В лице же Любови Николаевны никаких изменений со дня майского посещения ею пивного автомата я не углядел. Но, пожалуй, Любовь Николаевна несколько повзрослела. И было видно, что пленительная-то она сегодня пленительная и милая, но и властность свойственна ей. Впрочем, порой и прежде властность в ней ощущалась...

Мы уселись на предложенные нам Михаилом Никифоровичем стулья и табуретки. Молчали. Михаил Никифорович смотрел в пол.

Дядя Валя быстро взглядывал то на меня, то на Каштанова, как бы требуя от нас слов.

- Я жду, - сказала Любовь Николаевна.

Сказала она вроде бы лениво и дружелюбно, будто благодушный профессор онемевшему на экзамене первокурснику, но по дрожанию ее русалочьих губ я понял, что и она волнуется.

- Давайте! Давайте! - опять взглянул на нас с Серовым дядя Валя. - Сами же гнали нас!

- Извините, дядя Валя, - сказал я. - Тут трое главных пайщиков с правами. Мы же с совещательными мнениями.

Но и теперь люди с правами не заговорили.

- Странно получается, - сказала Любовь Николаевна. И даже улыбнулась. Вы собрались пойти на меня чуть ли не с вилами и топорами, а пока и рта не раскрываете...

- Если бы вы не были женщиной... - вздохнул Каштанов.