Эрагон не мог даже определить, сколько прошло вре­мени и какое сейчас время суток, хотя догадывался, что в плену они не более нескольких часов, поскольку ни есть, ни пить, ни хотя бы помочиться желания не возникало. А вот когда все это начнется, их и без того ужасное положе­ние только усугубится.

Боль в запястьях заставляла время тянуться еще мед­ленней. Они с Арьей то и дело переглядывались и пыта­лись установить мысленную связь, но ни одна попытка не удалась. Два раза, когда раны несколько подсыхали, Эрагон пробовал выкрутить цепи из потолка, но тоже безуспешно. Так что им оставалось только терпеть.

Когда они уже начали сомневаться, что в зал вообще кто-нибудь придет, где-то вдалеке, в подземных коридорах, послышался перезвон металлических колоколов, и двери по обе стороны черного алтаря бесшумно отворились. Чувствуя, что сейчас произойдет нечто весьма неприят­ное, Эрагон весь напрягся и уставился на открывшиеся двери. Арья тоже не сводила с них глаз.

Прошла минута, им обоим показавшаяся вечностью.

Затем вновь резко и громко зазвонили колокола, на­полняя зал сердитым гулким эхом, и в распахнутые двери вошли трое послушников — совсем еще молодых, одетых в золотые одежды. Каждый из них нес металлическую раму, увешанную колокольчиками. Следом за ними вошли двадцать четыре жреца Хелгринда, мужчины и женщины. Ни одного из них нельзя было назвать целым: у кого-то не хватало одной руки, или обеих, или ноги, или того и друго­го. В отличие от послушников, изувеченные жрецы были одеты в длинные кожаные робы, сшитые так, чтобы соот­ветствовать индивидуальному увечью каждого. А следом за жрецами шестеро смазанных маслом рабов внесли но­силки, на которых торчком сидел Верховный Жрец Хел­гринда — жуткий обрубок, лишенный рук, ног, зубов и, по­хоже, еще чего-то. Голова его была увенчана высоченным трехфутовым гребнем, который делал его фигуру еще бо­лее уродливой и бесформенной.

Жрецы и послушники расположились по краям моза­ичного диска, и рабы аккуратно опустили носилки на ал­тарь. Затем трое послушников — вполне еще целые и даже довольно красивые молодые люди — встряхнули металли­ческие рамы с колокольчиками, и под этот немелодичный звон затянутые в кожу жрецы что-то коротко пропели. Эрагон не сумел толком разобрать слов, но звучало все это, как некая часть ритуала. Он понял лишь три названия вер­шин Хелгринда: Горм, Илда и Фелл Ангвара.

А Верховный Жрец посмотрел на них с Арьей — глаза его были точно осколки обсидиана — и промолвил:

— Добро пожаловать в залы Тоска. — Искалеченные губы и полное отсутствие зубов делали его речь невнят­ной. Ему явно трудно было произносить слова, однако же он продолжал: — Ты уже во второй раз вторгаешься в нашу святую обитель, Всадник. Больше у тебя такой возможно­сти не будет… Гальбаторикс, наверное, попытался бы убе­дить нас пощадить тебя и отправить к нему в Урубаен. Он надеется силой заставить тебя служить ему, ибо мечтает о возрождении ордена Всадников и восстановлении по­головья драконов. Но я считаю, что эти мечты — бред су­масшедшего. Ты слишком опасен. К тому же мы вовсе не хотим, чтобы раса драконов вновь возродилась. В народе считается, будто мы поклоняемся Хелгринду. Но это ложь, которую мы сами же и распространяем, желая скрыть истинную природу наших верований. Мы чтим вовсе не Хелгринда — мы чтим тех Древнейших, которые созда­ли внутри его свое логово, свое убежище, и приносим им в жертву свою плоть и кровь. Наши боги, Всадник, — это раззаки и Летхрблака!

Смертельный ужас, подобный приступу тошноты, ско­вал душу Эрагона.

А Верховный Жрец презрительно плюнул в его сто­рону, и нитка слюны повисла на его изуродованной ниж­ней губе.

— Нет такой ужасной пытки, которая была бы достой­ным наказанием за совершенное тобой преступление, Всадник. Ты убивал наших богов, ты и этот твой распро­клятый дракон! И за это ты должен умереть.

Эрагон забился на цепи, пытаясь что-то крикнуть в от­вет, но ему мешал кляп. Если бы он мог говорить, он поста­рался бы потянуть время, он бы рассказал этим жрецам, каковы были последние слова тех раззаков, которых он прикончил, или, может, пригрозил бы им местью Сап­фиры. Но эти проклятые уроды и не думали вытаскивать кляп у него изо рта!

Видя его страдания, Верховный Жрец презрительно усмехнулся, показывая серые беззубые десны.

— Тебе никогда не вырваться и не спастись, Всадник. Наши магические кристаллы предназначены для того, чтобы ловить каждого, кто попытается проникнуть в свя­щенную обитель наших богов или украсть наши сокрови­ща, даже если это будет такой ловкий вор, как ты. Да и не осталось никого, кто мог бы тебя спасти. Двое твоих спут­ников мертвы — да, даже эта болтливая старая ведьма! — а Муртаг и вовсе не знает, что ты здесь. Для тебя сегодня день Страшного суда, Эрагон Губитель Шейдов. — И Верхов­ный Жрец, закинув назад голову, издал не крик, а какой-то леденящий душу горловой свист.

Из темного дверного проема слева от алтаря тут же появились четверо рабов, обнаженных по пояс, которые несли на плечах платформу с двумя широкими, хотя и до­вольно мелкими чашами. Между этими чашами лежали два каких-то непонятных предмета овальной формы, каждый примерно в полтора фута длиной и в полфута толщиной. Предметы были иссиня-черными и пористы­ми, как известняк.

Эрагону показалось, что время остановилось. «Не мо­жет же быть, чтобы это были…» Яйцо Сапфиры было со­вершенно гладким и покрытым разноцветными жилками, как мрамор. А это — что бы это ни было такое — были явно не яйца драконов. И, тут же предположив, чем еще это мо­жет оказаться, Эрагон похолодел от ужаса.

— Поскольку ты посмел убить Древнейших, — сказал Верховный Жрец, — было бы только справедливо, чтобы твоя плоть послужила пищей для их последующего воз­рождения. Ты, разумеется, не заслуживаешь столь высо­кой чести, но это доставит удовольствие Древнейшим, а мы всегда старались угождать их желаниям. Мы — их вер­ные слуги, а они — наши хозяева, жестокие и неумолимые трехликие боги, охотники на людей, пожиратели их пло­ти, утоляющие жажду их кровью. Для них мы приносим в жертву свои тела в надежде, что и нам откроются тайны этой жизни, и в надежде на дальнейшее наше превраще­ние. Как писал Тоск, да будет так.

Запакованные в кожу жрецы стройным хором повторили:

— Как писал Тоск, да будет так.

Верховный Жрец удовлетворенно кивнул, помолчал и снова заговорил:

— Древнейшие всегда гнездились в Хелгринде, но еще во времена отца моего деда Гальбаторикс выкрал их яйца и убил их молодь, а потом заставил их принести клятву верности, пообещав, что иначе вырежет все племя. Он выкопал для них пещеры и подземные туннели, которы­ми они с тех пор и пользовались, а нам, их верным после­дователям, доверил хранить их яйца — следить за ними, беречь их и заботиться о них до тех пор, пока они ему не понадобятся. Что мы и делали, и никто не мог бы упрек­нуть нас в небрежении к нашему долгу. Но мы молимся в надежде, что однажды Гальбаторикс будет низвергнут, ибо никто не смеет связывать Древнейших клятвой, дан­ной вопреки их собственной воле. Это отвратительное преступление, и ему нет и не будет прощения! — Искале­ченный жрец облизнул губы, и Эрагон с отвращением за­метил, что части языка у него тоже не хватает — он был явно отрезан ножом. — И твоего исчезновения мы тоже желаем, Всадник. А драконы всегда были злейшими вра­гами Древнейших. Без них и без Гальбаторикса некому будет помешать нашим богам пировать, где они хотят и сколько они хотят.

Пока Верховный Жрец произносил свою речь, четве­ро рабов с платформой вышли вперед и аккуратно опусти­ли ее на мозаичный диск в нескольких шагах от Эрагона и Арьи. Закончив это, они поклонились и исчезли в двер­ном проеме.

— Кто может просить большего, чем дать божеству пищу в виде собственной плоти и крови? — спросил Верховный Жрец. — Возрадуйтесь же, вы оба, ибо сегодня вы обретете благословение Древнейших, и благодаря вашей жертве гре­хи ваши будут с вас смыты, и вы войдете в свою следующую жизнь чистыми, как новорожденные младенцы.

Затем Верховный Жрец и его последователи подня­ли лица к потолку и начали монотонно выпевать некую странную, с необычными ударениями, песнь, смысл кото­рой Эрагон оказался не в силах понять. Он даже решил, что это диалект Тоска. Временами он вроде бы слышал какие-то знакомые слова, отдаленно