Все это Эрагон увидел, едва влетев в зал и за мгновение до того, как понял: сейчас он по инерции вбежит прямо в кольцо этих аметистов, в самый центр диска. Он попы­тался остановиться или свернуть в сторону, но это оказа­лось уже невозможно: он бежал слишком быстро.

И тогда в отчаянии он прибегнул к единственному сред­ству, которое у него еще оставалось: прыгнул вперед по на­правлению к алтарю, надеясь, что сможет одним прыжком перескочить через этот проклятый диск.

Когда он пролетал над светившимися внизу аметиста­ми, последнее, что он успел почувствовать, это сожаление, а его последней мыслью была мысль о Сапфире.

Первое, что заметил Эрагон, это смену цветов. Камен­ные плиты, из которых был сделан потолок, выгляде­ли гораздо богаче, чем раньше. Детали, которые прежде были толком не видны, теперь казались какими-то осо­бенно яркими и живыми, тогда как другие, прежде бро­савшиеся в глаза, теперь словно померкли. У него под но­гами роскошная мозаика диска стала еще более четкой.

Он достаточно быстро понял причину этих превраще­ний: красноватый магический огонек, зажженный Арьей, погас, и теперь в зале лишь приглушенно светились амети­сты, да в канделябрах вдруг вспыхнули свечи.

В этот момент Эрагону что-то сунули в рот, и кляп до боли распял ему губы. Он понял, что вовсе не летит над по­лом в прыжке, а висит, подвешенный за запястья, на цепи, вделанной в потолок. Он попытался шевельнуться и обна­ружил, что и лодыжки его тоже прикованы к металличе­ским скобам, вделанным в пол.

Беспомощно извиваясь и будучи не в силах изменить свое положение, он увидел, что и Арья точно так же подве­шена с ним рядом. Как и ему, ей тоже заткнули рот комком ткани, а голову обвязали какой-то тряпкой, не позволяя повернуть ее ни в одну сторону.

Арья была в сознании и смотрела прямо на Эрагона. Она была обрадована тем, что он пришел в себя и тоже на нее смотрит.

«Почему же она-то от них не сбежала? И вообще, что с нами такое случилось?» Но мысли у него в голове были какие-то тяжелые, неповоротливые, словно он был пьян или до крайности измучен.

Посмотрев вниз, Эрагон увидел, что у него отняли меч и кольчугу, он был обнажен до пояса и остался в одних лишь узких штанах. Перевязь Белотха Мудрого тоже ис­чезла, как и подаренное гномами ожерелье, не позволяв­шее посторонним следить за его действиями с помощью магического зеркала или кристалла.

Оказалось, что и эльфийское кольцо Арен тоже исчез­ло с его руки.

На мгновение Эрагона охватила паника. Но он постарал­ся успокоить себя тем, что и без всех этих магических пред­метов отнюдь не беспомощен, во всяком случае, пока сам способен творить заклинания. Однако рот его был заткнут, и произнести заклинание вслух он не мог, а произносить слова древнего языка про себя было гораздо сложнее и опас­нее, потому что, во-первых, мысли его могли на мгновение уплыть в сторону, отвлечься, а во-вторых, он мог случайно выбрать не то слово или не так произнести его мысленно. И все же это было не так опасно, как произносить заклина­ния без использования древнего языка. Так или иначе, а Эра­гон был уверен, что ему потребуется лишь небольшое коли­чество энергии и немного времени, чтобы освободиться.

Он закрыл глаза и приготовился. Но услышал, что Арья отчаянно гремит своими цепями, что-то мычит сквозь кляп во рту.

Он глянул на нее и увидел, что она отрицательно ка­чает головой, глядя на него. Он удивленно поднял брови: «В чем дело?» Но больше никаких знаков она ему подать не могла, только качала головой и мычала.

В отчаянии Эрагон попытался — очень осторожно — установить с нею мысленную связь, следя за тем, чтоб даже намека на вторжение со стороны кого бы то ни было еще не почувствовать, но, к своему ужасу, наткнулся на некий странный и вроде бы даже мягкий барьер. Собственно, это был даже и не барьер, а нечто непонятное, давившее на его разум со всех сторон и, похоже, пытавшееся и разум его тоже заткнуть комком шерстяной ткани.

И его душу вновь охватила паника.

Его явно не опоили никаким зельем, и все же он ни­как не мог понять, что еще, кроме колдовского зелья, могло помешать ему мысленно поговорить с Арьей. Если это и была магия, то с такой магией он еще никогда в жиз­ни не встречался.

Они с Арьей не сводили друг с друга глаз, но затем вни­мание Эрагона отвлекло какое-то почти незаметное дви­жение наверху, и он заметил полоски крови, тянущиеся по рукам Арьи от ее запястий к плечам: наручники на запя­стьях, за которые она была подвешена, насквозь прорвали ее нежную кожу.

Бешеный гнев охватил Эрагона. Он схватился за цепь, на которой висел, и изо всех сил зазвенел ею. Звенья цепи были прочны, но он не сдавался. В приливе гнева он снова и снова дергал за цепь, не обращая внимания на те раны, которые сам себе наносил.

Наконец он перестал биться и безжизненно обвис, чув­ствуя, как горячая кровь из израненных запястий капает ему на шею и на плечи.

Затем, решив во что бы то ни стало освободиться, Эра­гон собрал всю свою энергию и направил ее вместе с закли­нанием на проклятые оковы, мысленно воскликнув: «Квест малмр дю хуилдрз эдтха, мар иу тхон эка трейя!», что озна­чало: «Разрежь удерживающие меня оковы, но не больше, чем я сам того требую».

И в тот же миг все его тело, каждый нерв в нем прон­зила сильнейшая боль. Он безмолвно вскрикнул и, не в со­стоянии поддерживать собственную сосредоточенность, утратил власть над заклятием, чары тут же угасли.

Угасла и боль, но и после нее Эрагон еще долго зады­хался, а сердце его так бешено колотилось, словно он толь­ко что спрыгнул с отвесной скалы в море. Эта боль была сродни тем мучениям, которые он испытал, когда драконы лечили страшные шрамы у него на спине во время празд­нования Агёти Блёдхрен.

Когда Эрагон пришел в себя, то увидел, что Арья смо­трит на него с тревогой.

«Она, должно быть, и сама пробовала применить за­клятие, — подумал он. — Как же все это с нами случилось? Как мы оба могли оказаться связанными и совершенно беспомощными?»

Вирден погиб, травница Анжела либо в плену, либо уби­та, а Солембум, скорее всего, валяется, весь израненный, где-нибудь в подземном лабиринте, если только его не при­кончили те воины в черном. Эрагон никак не мог понять, каким образом все они потерпели поражение. Ведь Арья, Вирден, Анжела и он сам — это, наверное, одни из самых могущественных и опасных воинов в Алагейзии. И вот те­перь Вирдена больше нет, Анжела исчезла, а они с Арьей находятся в руках врагов.

«Если бы только нам удалось освободиться…» — Эрагон отогнал от себя эту мысль. Думать об освобождении было просто невыносимо. Больше всего ему хотелось сейчас мысленно связаться с Сапфирой, хотя бы только для того, чтобы удостовериться, что ей ничто не грозит, и обрести утешение в общении с нею. Хотя Арья и была рядом, без Сапфиры он чувствовал себя невероятно одиноким, и это более остального нервировало его.

Несмотря на мучительную боль в запястьях, Эрагон снова стал тянуть и дергать за цепь, полагая, что если де­лать это достаточно долго, то можно все же расшатать ее крепеж. Он пытался даже крутить цепь, надеясь, что это поможет, но мешали наручники, и сколько-нибудь полно­ценного поворота сделать не удавалось.

Изранив себе все руки, он вскоре был вынужден оста­новиться. Запястья горели огнем. Эрагон опасался, что если будет продолжать, то в итоге порвет себе мышцы. Кроме того, можно потерять слишком много крови. Кровь так уже текла вовсю, а сколько им с Арьей еще висеть так и чего-то ждать, он и предположить не мог.