Гальбаторикс кивнул.

— И я уверен: ты еще многое сумеешь вспомнить, когда подольше пробудешь в этих стенах. Ты, возможно, в те вре­мена этого и не сознавала, но большую часть своей жизни ты провела в комнате, которая находится неподалеку от­сюда. Это твой дом, Сапфира. Твой родной дом. Здесь ты построишь свое гнездо, здесь отложишь свои яйца.

Сапфира прищурилась, и Эрагон почувствовал в ее душе некое страстное желание, смешанное с обжигающей ненавистью.

А Гальбаторикс продолжал говорить, обращаясь уже к Арье:

— Арья Дрёттнингу, похоже, судьба сыграла с тобой злую шутку. Вот ты и сама сюда явилась. Помнишь, как я когда-то приказал тебя сюда доставить? Тебе пришлось идти окольным путем, но ты все же оказалась здесь. Да к тому же пришла по собственной воле. Я нахожу это до­вольно забавным. А ты?

Арья лишь крепче сжала губы и ничего не ответила.

Гальбаторикс усмехнулся:

— Признаюсь, достаточно долго ты была для меня на­стоящей колючкой в заднице. Ты, правда, причинила мне несколько меньше неприятностей, чем этот смутьян Бром, но тоже времени даром не теряла. Можно было бы даже сказать, что вся эта ситуация — это, в известной степени, твоих рук дело. Ведь это ты отправила яйцо Сапфиры Эра­гону. Но я не держу на тебя зла. Если бы не ты, Сапфира могла и вообще не проклюнуться, а я не смог бы выманить последнего моего врага из его логова в Карвахолле. Уже за одно это я должен быть тебе благодарен. Теперь ты, Эльва, девочка с печатью Всадника на лбу, отмеченная драконами и благословенной способностью воспринимать боль ближ­него и чувствовать все то, что имеет намерение причинить ему болы Как ты, должно быть, страдала из-за этой непро­стительной ошибки! Как презирала всех за их слабость, ибо была вынуждена волей-неволей разделять с ними все их беды! Впрочем, вардены весьма убого использовали твои возможности. Но ничего. Сегодня я положу конец всем сражениям, которые так истерзали твою душу, и тебе больше не придется терпеть чужую боль, чужие страдания и чужие ошибки. Это я тебе обещаю. Порой, возможно, и мне понадобится твое умение, но в основном ты сможешь жить в мире и покое и заниматься всем, чем твоей душе угодно.

Эльва нахмурилась; было заметно, что предложение Гальбаторикса искушает ее неокрепшую душу. Слушать его, понял Эрагон, может быть, не менее опасно, чем слу­шать Эльву.

Гальбаторикс помолчал, водя пальцем по украшенной финифтью рукояти своего меча и поглядывая исподлобья на Эльву и Эрагона. Затем он повернулся в том направле­нии, где в воздухе плавали невидимые глазу Элдунари, и на лицо его набежала мрачная тень.

— Передай мои слова Умаротху в точности так, как я произнесу их, — сказал он Эрагону. — Мы с тобой снова встретились, как враги, Умаротх, хоть я и был уверен, что убил тебя тогда, на острове Врёнгард.

Умаротх ответил, и Эрагон уже начал передавать его ответ вслух:

— Он говорит, что… — Но тут вмешалась Арья и закон­чила вместо него:

— Что ты убил лишь его тело.

— Ну, это-то очевидно! — воскликнул Гальбаторикс. — Где же Всадники прятали тебя и тех, что явились с тобой? На Врёнгарде? Или где-то еще? Мои слуги — да и сам я — самым тщательным образом обыскали руины Дору Арибы, но ничего там не обнаружили.

Эрагон колебался, не решаясь произнести вслух ответ Умаротха, поскольку этот ответ наверняка разозлил бы Гальбаторикса, но выбора у него не было:

— Он говорит, что… никогда по своей воле тебе об этом не расскажет!

Гальбаторикс так насупился, что брови его совсем со­шлись на переносице.

— Это он сейчас так говорит. Ну что ж, достаточно ско­ро он все мне расскажет — хочет он этого или нет. — Галь­баторикс погладил рукоять своего ослепительно-белого меча. — Я взял этот меч у его хозяина, Всадника Враиля, когда убил его в той сторожевой башне, что смотрит на до­лину Паланкар. Враиль дал своему мечу имя Ислингр, что означает «Приносящий Свет», но я решил, что ему больше подходит имя Врангр.

«Врангр», «искаженный, неправильный», и тут Эрагон был, пожалуй, согласен: это имя больше подходило мечу, который теперь служил человеку, убившему его хозяина.

У них за спиной раздался глухой удар, и Гальбаторикс улыбнулся.

— Ага! Вот это хорошо. Итак, вскоре к нам присоединят­ся Муртаг и Торн, тогда-то мы и начнем настоящие перего­воры. — После этих его слов в зале послышался еще один звук, более всего напоминавший шелест сильного ветра и исходивший, казалось, со всех сторон. Гальбаторикс гля­нул через плечо и сказал: — Кстати, весьма неразумно с ва­шей стороны было начать атаку с утра пораньше. Я-то уже не спал — я обычно встаю еще до рассвета, — но вы разбудили Шрюкна. А он, если его не вовремя разбудить, становится весьма раздражительным; а когда он раздражен, то обычно закусывает людьми, желая себя утешить. Моя стража дав­ным-давно усвоила, что Шрюкна нельзя тревожить, когда он отдыхает. Жаль, что вы не последовали их примеру.

И тут занавеси за троном Гальбаторикса шевельнулись, потом взметнулись до самого потолка, и Эрагон с ужасом понял, что на самом деле это крылья дракона!

Черный дракон лежал, свернувшись на полу и обвивая телом трон; голова его была, оказывается, почти рядом с лицом Гальбаторикса, а мощное тело казалось стеной невероятной высоты и крутизны. Чешуя Шрюкна не свер­кала, как чешуя Сапфиры, а скорее вспыхивала искрами и был похожа на темную жидкость. То, что его черные, как чернила, чешуи были почти непрозрачными, делало их еще более прочными на вид. Такой прочной чешуи Эрагон еще ни у кого из драконов не видел; казалось, Шрюкн обла­чен в кольчугу из камня или сверхпрочного металла.

И он был невероятно огромен! Эрагон сперва даже не сумел до конца оценить размеры этого существа. Он ви­дел лишь часть изогнутой шеи Шрюкна, но ему казалось, что это большая часть его тела; он видел сустав его задней лапы, но полагал, что это лопатка. Одну лишь складку дра­коньего крыла он принял за целое крыло. И лишь когда он посмотрел вверх и увидел шипы, торчавшие вдоль хребта Шрюкна, до него стало доходить, каков этот ящер на самом деле. Каждый шип был толщиной со ствол старого дуба, а чешуи на хребте вокруг шипов в ширину были никак не меньше фута.

Шрюкн, приоткрыв один глаз, посмотрел на незваных гостей. Радужка в этом глазу была бело- голубой, цвета вы­сокогорных ледников, и на фоне черной чешуи глаз казал­ся каким-то особенно ярким.

Прищуренный глаз дракона скользил но их лицам, явно изучая, но в глубине его взгляда таились ярость и безумие, и Эрагон совершенно отчетливо почувствовал: Шрюкн тут же убил бы их, если бы Гальбаторикс ему это позволил.

Взгляд громадного драконьего глаза, прямо-таки исто­чавшего злобу, вызывал у Эрагона желание убежать и спря­таться в какую-нибудь щель глубоко-глубоко под землей. Так, наверное, кролик чувствует себя, оказавшись перед огромным зубастым хищником, от которого нет спасения.

Сапфира, стоявшая рядом с Эрагоном, негромко зары­чала, и чешуи у нее на спине задрожали и встали дыбом.

В ответ язычки пламени появились в зияющих про­валах ноздрей Шрюкна, и он тоже зарычал в ответ, совер­шенно заглушив голос Сапфиры и наполнив зал гулом гор­ного обвала.

Сидевшие на ступеньках тронного возвышения дети дружно пискнули и свернулись клубком, спрятав головы между коленями.

— Тихо, Шрюкн, — сказал Гальбаторикс, и черный дра­кон умолк и снова прикрыл свой глаз веком, но не до кон­ца: он продолжал наблюдать за «гостями», словно выбирая подходящий момент для прыжка.

— Вы ему не понравились, — сказал Гальбаторикс. — Но, с другой стороны, ему никто не нравится, верно, Шрюкн? — Дракон всхрапнул, и в воздухе сильно запахло дымом.

Эрагона снова охватило чувство безысходности. Этот Шрюкн был способен убить Сапфиру одним ударом лапы. И хотя этот зал весьма просторен, вряд ли она сумела бы долго уходить от его ударов. Затем безысходность смени­лась какой-то отчаянной яростью, почти бешенством, и Эрагон рванулся в своих невидимых путах и крикнул, на­прягая каждый мускул:

— Как ты сумел сотворить с нами такое?