— Мне бы тоже очень хотелось это знать, — поддержала его Арья.

Глаза Гальбаторикса блеснули из-под густых бровей.

— Разве ты не догадываешься, эльфийка?

— Я бы предпочла не догадываться, а получить прямой ответ, — сказала Арья.

— Ладно. Но сперва вы должны кое-что сделать, чтобы полностью убедиться в том, что я говорю правду. Попы­тайтесь оба произнести какое-нибудь заклинание, и после этого я скажу вам, в чем тут дело. — Поскольку и Эрагон, и Арья продолжали молчать, Гальбаторикс, сделав пригла­шающий жест, повторил: — Ну же, произнесите любое за­клинание. Обещаю, что не стану вас наказывать, чего бы вы ни пожелали. Ну, давайте… Я настаиваю!

Арья попыталась первой.

— Тхраутха, — сказала она негромко, но твердо, и Эра­гон догадался, что она пытается послать копье Даутхдаэрт в Гальбаторикса. Однако оружие так и осталось у нее в руке.

Затем заговорил Эрагон.

— Брисингр! — воскликнул он, надеясь, что его тесная связь с мечом позволит применить магию, тем более что это не удалось сделать Арье. Но, к его огромному разоча­рованию, клинок остался недвижим, мертво поблескивая в неярком свете светильников.

Взгляд Гальбаторикса стал более пристальным.

— Ответ должен быть вам очевиден. Особенно тебе, эльфийка. Я потратил большую часть минувшего столе­тия, чтобы добиться таких результатов, но все же нашел то, что искал: способ управлять всеми заклинателями Ала­гейзии. Это были нелегкие поиски; большая часть моих помощников в отчаянии сдавалась, или же, если у них все же хватало терпения, их побеждал страх. Но я не сдавал­ся. Я был настойчив. И в итоге сумел отыскать то, к чему давно стремился: некую табличку с надписью, сделанной в других землях и в другие времена руками тех, кого нельзя назвать ни эльфами, ни гномами, ни людьми, ни ургалами. И на этой табличке было написано некое Слово — некое Имя. За этой табличкой маги всех времен и народов охоти­лись в долгие века, но тщетно, обретая лишь горькое разо­чарование. — Гальбаторикс поднял палец. — Это имя всех имен. Имя древнего языка.

Эрагон с трудом сдержал рвущееся с языка проклятие. Значит, это правда! «Значит, именно это пытался сказать мне в подземельях Хелгринда тот раззак», — думал он, вспо­миная слова одного из этих чудовищных полулюдей-полужуков: «Он уже почти нашел это имя… Истинное имя!»

Но каким бы обескураживающим ни было откровение Гальбаторикса, Эрагон все же цеплялся за ускользающую надежду на то, что даже имя всех имен не сможет поме­шать ему, Арье или Сапфире воспользоваться магией, если они не будут употреблять слова древнего языка. Хотя проку от этого, наверное, будет немного. Наверняка магия защища­ет Гальбаторикса и Шрюкна от любых заклинаний. И все же, если Гальбаторикс не знает, что магией можно вос­пользоваться, и не употребляя слов древнего языка, или же если он считает, что это неизвестно им самим, тогда они, возможно, и сумеют застать его врасплох и, может быть, на несколько мгновений отвлечь. Впрочем, Эрагон не был уверен, что это им так уж поможет.

А Гальбаторикс продолжал:

— С помощью этого Слова я могу полностью перестра­ивать чужие заклинания с той же легкостью, с какой не­которые маги могут повелевать силами природы. В итоге все заклинания подчинятся только моей воле, и ни одно из них не сможет оказать на меня воздействие. За исключени­ем тех, которые выберу я сам.

«Возможно, он все-таки этого не знает», — думал Эра­гон, и в сердце его зародилась искра отчаянной надежды и решимости.

— Именно этим Словом я и воспользуюсь, — гордо за­явил Гальбаторикс, — чтобы держать в узде всех магов Ала­гейзии. Ни один из них не посмеет произнести заклятие без моего на то соизволения! Ни один — даже эльфы! И между прочим, как раз в данный момент ваши заклинатели откры­вают для себя эту истину. Как только они осмелились отой­ти от центральных ворот и углубиться в город, их магия перестала действовать. У некоторых это произошло сразу, а у других заклятия полностью исказились, так что все их усилия оказались направленными против своих. — Гальбато­рикс помолчал, чуть склонив голову набок; взгляд его даже приобрел некий оттенок мечтательности; казалось, он слу­шал кого- то невидимого, шепчущего ему на ухо. — Это вы­звало величайшее смятение в рядах варденов.

Эрагон с трудом подавил желание плюнуть ему в рожу.

— Ничего, мы еще сумеем найти способ не только оста­новить тебя, но и победить!

Гальбаторикс глянул на него с каким-то мрачным весельем:

— Вот как? Ты действительно так думаешь? Но как вы сможете это сделать? И зачем это вам? Подумай, что ты говоришь. Неужели ты хочешь лишить Алагейзию первой в ее истории возможности обрести настоящий мир и по­кой исключительно ради того, чтобы удовлетворить соб­ственную жажду мести? Неужели ты хочешь, чтобы маги повсеместно продолжали делать все, что им заблагорас­судится, не заботясь о том вреде, который они наносят другим? На мой взгляд, это гораздо хуже того, что сделал я. А впрочем, все это пустые разговоры. Самые лучшие из Всадников не сумели меня победить, на что же ты-то наде­ешься? Разве ты можешь равняться с ними? Нет, никому из вас никогда меня не победить!

— Я убил Дурзу, я убил раззаков, — спокойно сказал Эра­гон, — так почему бы мне и тебя не убить?

— Я не столь слаб, как те, что мне служат. Ты же не сумел победить Муртага? А ведь он всего лишь тень моей тени. Кстати, твой отец, Морзан, был куда сильнее вас обо­их. Но и он не смог мне противиться. И потом, — на лице Гальбаторикса появилась жестокая злая усмешка, — ты зря считаешь, что уничтожил раззаков. Те яйца в Драс-Леоне были далеко не единственными, отнятыми мною у летхрблака. У меня имеются и другие, и немало. Все они спря­таны в надежном месте и вскоре проклюнутся. Вот тогда раззаки вскоре вновь станут бродить по всей земле, подчи­няясь моей воле. Что же касается Дурзы, то шейдов сделать нетрудно, и они зачастую приносят больше беспокойства, чем нужно, так что я уже не уверен, что с их изготовлением стоит возиться. Как видишь, ты ничего не выиграл, мой мальчик, совершив столько подвигов, и все твои победы — пшик, пустяк!

Отвратительней всего было именно это самодоволь­ство Гальбаторикса, его ощущение полного превосход­ства надо всеми. Эрагону страшно хотелось наброситься на него с кулаками, проклиная его самыми страшными из известных ему проклятий, но ради детей, скорчившихся у подножия трона, он прикусил язык и лишь мысленно спросил у Сапфиры, Арьи и Глаэдра:

«У вас есть какие-нибудь идеи?»

«Нет», — сказала Сапфира. Остальные промолчали.

«Умаротх, а у тебя?»

«Мы должны напасть на него, пока еще в силах сделать это!» — прорычал старый дракон.

Минута прошла в молчании. Гальбаторикс, опершись о локоть и положив на руку подбородок, внимательно на­блюдал за ними. У его ног тихо плакали мальчик и девочка. А над ним точно огромный льдисто-голубой фонарь све­тился глаз Шрюкна.

Затем они услышали, как двери зала открылись и за­крылись, затем послышались приближающиеся шаги — шаги человека и дракона, — и в поле их зрения появились Муртаг и Торн. Они остановились рядом с Сапфирой, и Муртаг поклонился Гальбаториксу:

— Господин мой…

Тот слегка махнул рукой, и Муртаг с Торном подошли к трону и встали справа от него.

Муртаг, посмотрев на Эрагона с нескрываемым отвра­щением, сцепил руки за спиной и уставился куда-то в даль­ний угол зала, более не обращая внимания на своего свод­ного брата.

— Ты что-то задержался, — сказал Гальбаторикс обман­чиво-ласковым тоном.

Муртаг, не глядя на него, ответил:

— Ворота оказались повреждены значительно сильнее, чем я предполагал, а те заклинания, которые ты, господин мой, на них наложил, лишь мешали приводить их в порядок.

— Ты хочешь сказать, что это я виноват в твоей задержке?

На щеках у Муртага заиграли желваки, но он спокойно ответил:

— Нет, господин мой. Я просто хотел объяснить. Кро­ме того, половина коридора, ведущего в тронный зал, была… в некотором беспорядке, и это тоже немного нас задержало.