Я закричала:
— Не сходи с ума — не говори так! Что значит: пока жив?!! Ты хочешь в аду гореть, что ли?
Как можно в 60 лет так думать! В общем, у меня начался озноб, заболело горло.
Усилием воли собрала все доводы за жизнь: она единственная, короткая, Бог ее дал, надо досмотреть ее до конца, как фильм. Случилось чудо: настроение поднялось.
— Наполеон спал по 4 часа, но принесло ли это кому-то добро? Лотман спал по 4 часа и сделал много добра людям. Все зависит от личности.
— В нашей юности пароль был “Фрезер”, отзыв — “Фрейденберг”.
5 февраля. Вчера группу не дали окончательно.
Ночь не спала.
Гадала по Мандельштаму... выпало: “Гляжу — изба, вошел в сенцы...”
Чего-то я не понимаю в этой жизни.
Но утром опять пришла спасительная мысль: не должна же я все понимать в этой жизни. От Наташи Ростовой когда-то этому научилась: если в храме она понимала слова батюшки, то думала: какое счастье — я понимаю, а когда не понимала — “не должна же я все понимать”...
6 февраля. Вчера была Л. с бутылкой сухого. Они со Славой выпили, Слава поднял такой тост:
— Выпьем же за то, чтобы мы к людям относились лучше, чем они к нам!
В 12 ночи позвонил Н. — в отчаяньи: мир ужасен, история — страшный сон, от которого надо проснуться...
— Это у тебя буддистские отрыжки. Если это сон, иллюзия, то почему нервничаешь? Если не иллюзия — то крестись, молись, душу спасай.
— Представляешь: мою Ахматову на портрете Слава называет сестрой Маркеса.
— Все мы — на земле — сестры.
9 февраля. Спина вчера меня совсем не хотела держать. И я лежала — перечитывала дневники Шварца — всегда их перечитываю, когда мне тяжело. И помогают, мои матушки.
Один пример сюда перенесу. Шостакович терпеть не мог Авлова, но вот Авлов по какому-то делу попал под суд, и ДД сказал Мариенгофу:
— Авлов, видимо, не виноват.
— Вот и съездили бы к прокурору СССР да попросили бы за Авлова. (И Шостакович поехал в Москву, добился приема у прокурора, и Авлова оправдали).
Мелькнуло по ТВ дерево, снятое в таком ракурсе, словно это обнаженная женщина, распустившая волосы. Хочется написать его, но боюсь, что грешно — несколько эротично будет...
— У нас на даче завелись летучие мыши — глобальное потепление. Я их чириканье (ультразвук) не могу выносить: “словно душу вынимают”. И думала-думала: открыла на чердаке все окна, они улетели. (Б.)
— Муж Н.Н. топил котят, но каждый раз просил за это стакан водки...
Дионисий за 34 дня всего расписал Ферапонтов монастырь! Что-то из области настоящих чудес! Это Бог ему помогал! Такие там гениальные фрески!!! Встреча Марии с Елизаветой с давних пор одна из самых любимых!!! Льются вверх обе!!!
Говорю Славе: мы не великие писатели, потому что у нас нет “невроза задолженности” (как у Ахматовой к Чехову, например — не любила его, потому что многое взяла из его поэтики... так Набоков не любил Достоевского, у которого столько взял).
Слава:
— Если б я ставил “Одиссею”, я бы сделал ее как историю очеловечивания Одиссея во время странствий (понял, что такое Родина, семья, жена)...
По радио вопрос к слушателям: “Давно ли вы распрощались с девственностью?” Вот уж нашли животрепещущий нерв родины! Н-да, как говорила Аня К., когда ей было 8 месяцев...
11 февраля. Камю: “любить — это согласиться стареть вместе”.
Вчера был А. Говорили о том, что “все золотовалютные резервы семьи уходят на лечение” (у них и у нас). Но юмор не спасает. Ведь мои лекарства подорожали на 36 процентов! Давление не могла ничем снять. Ночь не спала... как жить-дышать, не знаю...
Иногда утешает Платонов:
“ — Почему ты ни на кого не похож?
— Потому что мне трудно”.
Вечером позвонил Ю. Он весь в делах храма, вместо “умерла” говорит: “перешла к Господу”.
— А я как подумаю о смерти, так жалко... русский алфавит! Уж так я люблю родные буквы (писать их вручную и печатать тоже)! Толстой говорил перед смертью: только музыки жаль, а мне — алфавит.
Да, приходили еще Л. и Ш. Когда я предложила подарить им картину свою, они посмотрели на нее, как на пыль... Давно такого я не встречала!
Слава иногда ругает мои картины, даже и обидно бывает. “Для Ганса и Гретхен — в их спальню”. Мол,