улетай,
Хрупкая птица жизни —
Держу тебя 2 руками!
* * *
Последние нервы
Всегда оказываются
Предпоследними!
* * *
С красным веером
Танцует девушка —
Расцвела моя герань.
* * *
Муза всегда в длинном платье,
Словно из лунного света —
Цвета белых ночей…
* * *
Сверчки поют,
Как в то лето,
Когда изменил муж…
* * *
Вдруг запах розы
Средь бессонницы.
Муза, это ты?
* * *
В этой стране засыхают стихи,
Пока не засохнут до дна.
Сердце мое — эта страна…
* * *
Ангел-Хранитель,
Ты — мой читатель,
Ты же и критик.
* * *
Снова удочерила девочку,
И была счастлива.
Но проснулась.
* * *
Значенье смысла жизни в среду
Совсем не то же, что во вторник,
А с каждым днем чуть выше.
* * *
В инсультном отделении
Ангелы и святые
Становятся видимы.
* * *
День вхолостую,
Как жених с букетом,
Простоял.
* * *
Юра мечтал стать писателем,
И Коля тоже мечтал,
И другой Коля.
Юра спился,
Коля ушел в бизнес,
И другой тоже.
А потом они стали говорить,
Что литература умерла...
* * *
У Кертманов читали стихи,
У Виниченок было уютно.
Баранов просил на водку,
А Власенко уже выпил.
От Кальпиди веяло будущим,
Черепанов загадочно улыбался.
Прошло 20 лет.
Лина Кертман уехала в Москву,
К Виниченкам меня не приглашают.
Баранов исчез так рано,
Власенко — много позже.
Но от Кальпиди все еще веет будущим,
И Черепанов загадочно улыбается.
* * *
Журнальный зал | Знамя, 2010 N3 | Нина Горланова, Вячеслав Букур
Все говорили, что Мальвина — голубиная натура. Но до тридцати пяти лет оставалась все еще незамужней. На исходе своего тридцать пятого лета уехала в столицу. В надежде встретить там того — мы не знаем кого...
Встретила она славянофила-вьетнамца, аспиранта. Дело в том, что Мальвина устроилась буфетчицей в МГУ, и ей показалось, что вьетнамец вот-вот умрет от чахотки, желтый такой, маленький. Поэтому она первая с ним заговорила. Но когда он ответил, оказалось… в общем, оказался он такой живой кузнечик! Представьте себе.
И Мандельштама вьетнамец перевел так, что премию получил, а потом вообще губу раскатал: возмечтал на русской жениться, в основном на Мальвине, потому что у нее был рост метр пятьдесят два. Всего на сантиметр выше его.
Впрочем, у него были хорошие зубы — один к одному, как шлифованный рис. А мужчина, у которого хорошие зубы, не может считаться некрасивым.
Звали его Кы. Каждое утро приходил в буфет и начинал разговор так:
— И почему это мы печальные стоим? “И печальна так, и хороша темная звериная душа”…
Ей хотелось ответить, что звериная душа не может быть хороша, но у нее был принцип — не возражать мужчинам, которые — возможные женихи.
Вообще-то не одни вьетнамцы косяком в славянофильство пошли. Наши тоже не промах. И Мальвина была не так проста: она верила в силикатную форму жизни, процветающую в ядре земного шара. Запросто забивала нашего Кы рассуждениями:
— Летающие тарелочки — это аппараты для исследования нас. Силикатники их посылают через жерла вулканов...
Кы в первый же день сказал, что Мальвина похожа на Клеопатру. Такую уральскую, с редкими
