— Растут у забора колючки!

— Значит, будет верблюд!

— А если есть верблюд…

— Значит, есть воздух!

— А если есть воздух…

— Значит, есть жизнь!

— А если есть жизнь…

— Значит, есть коровы!

Потом они слезли с черемух, выросли, и куда что девалось.

Со стиснутым лицом славянофил Кы думал на вокзале: зачем Соловьев, зачем Аксаков, зачем все, если это не помогает жениться на русской вечной женственности?

Мальвина поехала домой — к чекалдыкающему папе и печальной маме, спасающейся йогой. Она, конечно, не придет на вокзал встретить дочь, потому что в этот день у нее запланирована шанкпракшалана.

А жизнь разносила по вагону крепкий чай и приговаривала:

— Вот вам на здоровье.

В Глазове за стеклом проплыло размазанное движением лицо. Тарас? Сбежал? Ему ведь еще сидеть пятёру…

Оставшуюся дорогу до дому кто-то в памяти нажимал на повтор.

Жили они тогда в Запруде, который называли Дикий Запруд. Обычно Тарас Безлепин ждал ее часами в школьном театре. На сцене грудами лежала яичная скорлупа. Она играла роль Всего Сущего. Режиссер (псевдоним его — Вишнёв) сразу, как пришел, вывесил объявление: “Хочешь стать участником гениального спектакля? Тащи из дома яичную скорлупу! Можно страусиную, перепелиную и от динозавров”. Все радостно понесли, и только уборщица была жестоким критиком. Она покрикивала:

— Ты думаешь, что Станиславский! Сраниславский ты! Мусору-то, мусору!

Уборщица тоже была непроста: училась на вечернем в институте культуры.

Вишнёв предлагал всем пройти через Все Сущее. Полина Понизова шествовала напрямик, с хрустом ломая Все Бытие, и казалось, что лопаются позвонки хрупких существ; Витька Гаврилов перепрыгивал через белые груды, стараясь все спасти; Оленюшка (Оля) лавировала, отодвигая ногой Все Сущее.

И только Мальвина потопталась-потопталась у кулисы и застыла: не могла решить, как себя вести. Тарас сказал, тогда ей показалось, очень здорово:

— Беги от деревянных Буратин к алым парусам!

А сам потом помчался в другую сторону: связался с компанией и еще до выпускного сел за хулиганку.

Пока она гоняла воспоминания туда-сюда, вагонный попутчик уже рассказал ей, как был когда-то крутой, допустим, в Хабаровске, как почувствовал дефолт в девяносто восьмом, как снял со счетов все деньги, даже те, что для зарплаты сотрудникам фирмы, слинял в Москву…

— Но не успел пустить их в дело — меня замочили…

Мальвина расширила глаза, а попутчик засмеялся:

— Проверка слуха. На самом деле денежки мгновенно обесценились, а остаток я с горя прогулял. Теперь зарабатываю вот как: снимаю свадьбы, недавно даже в тюрьме снял. Но конкуренция из-за кризиса оху… в общем, страшная! Еду в Чернокамск, прочел в тырнете: в чернокамской тюрьме сыграли девять свадеб. Свадебный вальс Мельденсона заключенным не разрешают, а на видео снять за небольшую взятку можно.

— В Чернокамск? — вздрогнула Мальвина. — Там один мой одноклассник сидит.

Протянул попутчик ей визитку и стал Юрием Викторовичем, хотя упорно пробивался в Юры.

Еще и поезд привязался: Тарас-Тарас-Тарас-Тарас.

Как известно, девушки, верящие в силикатную жизнь, рано или поздно приходят к мечте о ребенке.

Допустим, Тарас выйдет, а потом сядет в четвертый раз, но генный-то материал уже даст! А с ним придут (список открываем): рост высокий, плечи от стенки до стенки, глаза серые, честные, а с пути его сбили друзья; улыбка — да, лучше не вспоминать, зубы всегда были с промежутками, а если дочка будет — пусть лучше мои достанутся… Жизнь зародится, зашевелится. Потом ночами не спать, молока не хватит, визги младенца, опрелости, запоры, газы… Господи, неужели будет такое счастье?!

— Нонна Степановна, это я, Мальвина. Вы можете дать мне мобильный Тараса?

— Ой, Мальвиночка, как хорошо, что ты позвонила, я ведь ходила в храм. Молилась, чтобы хоть кто- нибудь обратил внимание на моего Тарасика. Ты же знаешь: на кафедре с кем поговоришь — там все философы, а у меня беда…

— Я приеду к вам вечером?

— Да-да, посидим, чаю попьем. Я потушила яблоки с крыжовником, добавила слив, сыпанула базилика и перца. Получился просто какой-то абсолют. К чаю на хлеб как намажем! И сверху положим колбаску.

— Пища боков, как говорил один знакомый вьетнамец.

Нонна Степановна положила трубку и вздохнула: не такая бы тюленья Мальвина нужна Тарасику… она