— А еще нет новизны, подтекста, юмора.

— Нужно ему сказать, что тяга дорогого стоит, что это почти готовый киносценарий…

— Но ничего отрицательного не скажем. Любой пишущий, тем более олигарх, не выносит указаний.

Мы отправились к бассейну — хвалить. Но опоздали навсегда: наш автор валялся на кромке — синий — и в руке сжимал край матовой шторы. Мы кричать — прибежали слуги, охрана. Как мы боялись, что нас обвинят! — все окружили, волками смотрят…

Вскрытие показало: ишемическая болезнь сердца.

Теперь о сестре Вити. Мы заговорили о ней, в отчаянии стараясь уклониться от Витиной папки. Мол, виделись с Викой на днях — на приеме у мэра, там были еще знаменитые многодетные семьи Перми. И одна выступила, детей вывела… Ну, тут Вика нам комментировала:

— Да, да, семья — это всё, еще скажите, что Пушкин был однолюб и оплот семейственности…

— Да, да, — кивал Витя в ответ на наш рассказ, — это для нас — в общем — больная тема…

С женихом Вика познакомилась на четвертом курсе.

Он тогда еще не подозревал, что она назначила его женихом, и невинно преподавал политэкономию. Рикардо, Адам Смит — и вот уже в койке лежит, ошеломленный такой. А все дело в том, что она сидела на первом ряду и щеголяла своими красивыми руками, вся в черном, как Гамлет, и рассыпала по столу угли маникюра. Он заметался: приносил студентам показать свою коллекцию трубок, демонстрировал им кошелек в виде бульдога: “Здесь вся моя движимость и недвижимость”, — ничего не помогало. Свадьба приближалась неумолимо, подобно астероиду.

Политэконом сдался. Решил пошутить перед загсом: залез под ватное одеяло и не заметил, как уснул. Его все обыскались.

Мать невесты все твердила:

— Я тебе говорила, он на тебе не женится. — И заглянула зачем-то на антресоли. — Он же без пяти минут доктор наук. Я же говорила, он не женится.

И так было сто раз. И крах уже начал прописываться отдельной строкой в паспорте Вики.

Брат вдруг заметил:

— Смотрите: кошка спит и двигается вверх-вниз.

Вика бросила в него букетом:

— Замолчи! Какая кошка — от меня жених сбежал!

Витя все-таки заглянул под одеяло, — а там жених!!! Схватила невеста кошку, стала ее тискать:

— Муся, Муся, мы навсегда твои!

И любили, баловали эту Мусю много лет, но не помогло: муж сбежал.

Витя хотел сестру утешать, а она прихохатывает:

— Насилу дождалась, когда этот дундук исчезнет:

А из соседней комнаты как завизжит племянница:

— Не дундук! Сами вы!

И прилетел в проем двери изжеванный, истрепанный лев, в незапамятные веки сделанный из крепкого коричневого велюра. Он приземлился на левую разбухшую щеку, выражаясь всем видом малоцензурно: ни хрена себе… я вас так безоглядно… а вы… но если вы… такие убогие, то посмотрим…

Первый муж ушел, а власть советская вот она: переминается с копыта на копыто, хотя уже озадаченно, фыркает прямо в лицо… А что фыркать, когда полки в магазинах пустые? Пора уходить!

Но и в эти пустынные времена — холодильник полон у Вики, все время полон — бразильский растворимый кофе на столе каждый день… Мужик товарного вида из другой семьи почуял запах уюта, запрядал ушами и прибежал: напои меня. Оставил жену, сына.

Мы хорошо его тоже знали еще по общежитской поре и звали “скульптурный Валера”.

Потом мы идем с внуками на карусель обозрения, с трудом узнали Валеру: товарный вид в кубе, мышцы уже вообще от макушки идут, лежит на руле “Геца” и громко шепчет: “Я больше не могу, не могу”.

Вдруг сорвался молодец в командировку в Москву и сообщает: встретил свою одноклассницу, она вдова, я не вернусь.

Тут Вика, как всегда в опасный момент, стала резко хорошеть: вставила две счастливых подковы зубов, вколола ботокс и бросилась в столицу. Но когда вернулась — все лицо было в мелких мешочках. Жизнь победила ботокс.

Быстро вернулась, значит, и рассказывает:

— Открывает мне какая-то старушка с букольками. Это его Лаура, Беатриче, как там еще… Увидел меня. — достал гармошку и заиграл.

— Гармонисту за игру нужно премировочку, — рассудительно сказал брат, — коечку, периночку да лет под сотню девочку.

— По гармошке я поняла, что Валера никогда не вернется в мой салон, где разговоры о Леже, романсы, весь свет и цвет города…

Витя затрубил:

— Но-но! Горевать некогда, дел полно. Выставка твоя в Америке — столько нужно сил, еще не вся