Как всегда, спрашивала я о детстве: велика ли была семья, боялся ли родителей.

Боялся он... руки деда!

Да, именно так — боялся руки деда. Мама его — удмуртка, и, когда ее отцу отрезали руку в больнице (после аварии), то по обычаю эту отрезанную руку засолили и повесили на чердаке, чтобы потом похоронить вместе с телом. Поднебо боялся ходить на чердак до самого окончания школы.

Мне хотелось узнать побольше, но он расческой делал волны по слою сырого гипса, соскальзывал и ругался:

— Осы в бороду! Куда? Но нужно пещрить. Борьба не на жизнь, а на смерть...

Топорообразным ручищам нелегко давались мелкие движения. Но он рвался из животной стадии, снова и снова пещрил тут и там... На картинах часами выписывал отдельные снежинки. До тех пор, пока не спросит:

— Ударяет в грудную кость?

— Ударяет.

Что говорить: каждая его картина — толчок в сердце.

Когда он приехал в Пермь в гости, у нас как раз свет отключили за неуплату. Не печатали же меня — время советское. Вечером мы зажгли свечи. Поднебо повторял:

— Ну и что — свечи. Пушкин всю дорогу при свечах писал.

Но утром рано он взял с пианино нашу долговую платежку и быстро сбегал — заплатил.

— Видел сосну, похожую на крыло птицы.

И сел рисовать сосну. Гениальный рисовальщик, но... мог сделать две левых руки. Каждая жилка бьется, но обе левые. “Левитан тоже не умел руки рисовать”, — говорил печальным голосом. Но тут же снова взбодрился:

— Какие у вас деревья! Одно кричит: меня на выставку, я идеальное! Другое дерево — пьяница, почти упало...

В Пермской галерее, возле наших деревянных Спасов, только крестился: мол, грешно относить сие к искусству.

Потом мы заглянули в книгу отзывов и прочли последнюю запись: “Все клево, только жаль, что нет мумии и самурайских мечей”.

С тех пор, когда бывал доволен своей работой, Поднебо повторял:

— Только жаль, что нет мумии и самурайских мечей! — затем челюсть его отпадала, как люк транспортного самолета, и раздавалось громоподобное “ха-ха-ха”.

Мне тогда приснилось, что он приехал в наш Белогорский монастырь и написал две так называемых наивных иконы. В украинском народном стиле. Вокруг Николая-Чудотворца все цветочки алые, листочки зеленые. Якобы мне эти работы показывают, а я удивляюсь: “Почему вы не попросили его сделать больше — хотя бы пять-шесть?!” — “Так он у нас пробыл всего несколько часов”...

Да, в свой приезд он велел мне выбросить альбом Модильяни с черно-белыми репродукциями:

— Обнаженная женщина, а кажется, что она в грязи валяется. Я тебе подарю цветной альбом — новый, муха не сидела. Ненюханый.

И тут же он в подарок нам написал нашего кота — на черном подносе, ну и там, конечно, падают крупные снежинки, как бы мультяшные, но все же не мультяшные... Кто-то стащил этот поднос, конечно, — нет его давно уж.

Однажды он захотел описать мне лицо своей бывшей жены и выдал портрет... Софи Лорен.

Но в то же время рассказывал много такого, что придумать нельзя:

— Жена сына родила, он лежит, и я вижу, как в него входит душа моего деда. Прямо с бородой. И вот вырос — вылитый дед. Тот, когда ел и было вкусно, все приговаривал: ммм, ммм. И вот мой сын, слышу: ммм. Я ему: “Ты чего?” — “Так вкусно!”

Влюбившись, он переходил в состояние улыбчивого киселя на пару часов. Понравилась ему в Перми моя подруга Марина, которая шила себе из льна платья в народном духе. Но ей не понравилось, когда улыбчивый кисель заговорил:

— Каждый уважающий себя человек должен полежать в психушке!

Поднебо бухнул это прямо в автобусе — своим тонким, но очень далеко слышным голосом. Марина вышла на ближайшей остановке. А он... только еще больше взлохматил правую бровь и сильнее стал похож на китайского святого.

В 92-м мой муж жил у него в столице две недели (ездил на курсы иврита). И они много общего обнаружили. Например, оба в юности — после Уэллса — так поверили в марсиан, что прочитали всю историю Англии и удивились, ничего не найдя про вторжение инопланетян.

В те годы Поднебесных приятельствовал с соседом Будилиным. И вдруг Будилин стал Мудилиным: с восторгом рассказывал, как САМ ДЕПУТАТ такой-то позвал его быть крестным новорожденного сына.

— Сам Самыч? Депутат Депутатыч? — посмеивался Поднебо.

Но когда на другой день он начал картину “Крещение”, Будилин там благоговейно смотрел на шелковую воду, нежный, хотя и важный. Ломкие складки одежд превратили его в монумент, но:

— Посмотрите, какое у него по-хорошему лошадиное лицо...

— А красные ягоды вишни — символ рая?