– Анчика исключили из хоряги. Приговор вынесен: выросла большая грудь.
– Слушай, они там озверели. Моего Алика тоже исключили… только давно – девять… нет, одиннадцать лет назад. Голова, говорят, большая выросла. Его звали в училище “головастик”. Ну, все равно он левша, а для балета левша-мужчина не очень подходит.
Сергей не знал, как приступить к этой фразе: людей убивают направо-налево, а мы столько лет не виделись. После третьей стопки он все-таки решительно начал:
– Мой брат недавно вернулся с Тобаго.
“Наверное, все задание уже выполнил”, – подумал Афонин, но вслух ничего не сказал, хотя коньяк так и подмывал.
– Самое время, – продолжал звучно Сергунов, – теперь нам съездить на Тобаго. Денежек у меня немножко есть, наш кружок могу свозить.
– А Классную? – пыхнул парами “Ноя” Афонин (они вообще сейчас друг на друга пыхали, как два коньякодышащих существа).
Сергей решил, что не скажет про квартиру, которую купил Классной, – двухкомнатную. Еще год назад. А свою однушку она сдает, чтобы жить. Он спросил:
– Ты помнишь девиз Государства Тринидад и Тобаго?
–
И напомнил, как на сайте “Одноклассники” близнецы стремятся и добиваются… истины. Один пишет: Тунгусский метеорит был огромным скопищем комаров, которое взорвалось, достигнув критической массы. Другой парирует: как это может быть, если туча комаров – это коллективный разум.
– Представляю: на Карибщине они будут нас баловать интеллектом...
Попугай заорал:
– Хочу чикен!
Серегин крикнул:
– Молчи, а то чахохбили из тебя сделаю!
– Чахохбили. – Попка мрачно процитировал проект приговора.
Серега вдруг усох и превратился в хитрого гнома, который шлифует сокровища будущих впечатлений:
– Ну представь: там гонки крабов, упругие мулатки! Да Мака и Витуся утонут во всем этом!
– Ты, наверно, давно не видел клон наших физкультурных красавцев. Они имидж сменили, чтобы не походить друг на друга. Мака сейчас полуприкрывает рот усами. А Витуся стал брови подбривать. И представь, их стали еще больше путать!
Тут их беседа опять была разорвана оперативником. На ходу истаивающий Трекозов приглашал их в понятые, бросив пару завистливых взглядов на их крепкие красные морды.
– Вы здесь бывали частенько, господин Сергунов, посмотрите, все ли на месте.
Говоря это, капитан хотел подвинуть колоду карт, лежащую на краю. Но вместо этого размашисто рассеял карты по ковру. Серегин понял, что убийство никогда не будет раскрыто.
– Ничего не трогайте руками, – вдруг вспомнил Трекозов.
– Тут мои отпечатки все равно есть. Я часто к нему заходил.
Афонин увидел Джоконду с третьим глазом: о! Это стоит гору баксов вообще.
– На первый взгляд, все на месте, – сказал Сергунов. – Но лучше спросить у домработницы. Ах да, она на днях уволилась.
И тут что-то налетело, понесло, ударило и пробило: что мы тут стоим, пьяные идиоты, в пустой квартире, как в чистом поле. Надо трезветь, бежать, звонить, назначить месяц август! В Тобаго! В Тобаго!
Афоня ехал домой и думал: “А я вообще миллиардер. Мой миллиард – жена. В какой валюте миллиард? Неважно. Я ведь не собираюсь его тратить. А если она меня бросит? Но и миллиардер может разориться”. Конечно, его жена немного внешне была похожа на Музу, но совсем другой тип женского характера. Муза и любила, и стеснялась своего отца (и боялась за него и за себя – если бы слова некоторые его просочились, то могли посадить всех). А жена Афонии – Лика – выросла в разведенной семье и так старалась упрочить свой очаг, что могла сделать обед из блюд, которые встречаются в романах Толстого. А когда Афоня вернулся от Сереги, Лика с порога зачастила:
– Им тоже плохо, богатым. Ты же знаешь.
– Знаю! От пятой жены тошнит, любовница хочет стать шестой.
Через час Сергей позвонил:
– Афоня, я не смог остановиться и перебрал...
– Да нет, успокойся, ты дал мне за рекламу ровно пятнадцать тысяч. Ходасевич нашелся.
– Кто?
– Я котенку. Он интересуется скляночкой с йодом – грызет пробку. Марсик, известный в узких кругах под кличкой “Ходасевич”…
