этажерка, инкрустированная фигней. На ней – клетка с озабоченным попугаем. Впрочем, еще в десятом классе Серегу прозвали орнитологом, потому что он говорил девушкам: “Послушай, птичка моя”…
Две маски были знакомы еще со школьных времен.
– По-прежнему любишь колониальный стиль?
– Летом предстоит ремонт… в основу пространства я положу тему овала.
Это показалось чересчур: будто он хотел перепланировать все какое ни есть пространство...
Афоня, направляясь сюда, надеялся, что не будет завидовать счастливцу-однокласснику. Сначала даже хотел надеть рваные джинсы, в которых иногда ходил в издательство. В писательской среде одеваются или очень хорошо, или очень плохо – чтобы видели, что это прикол.
Сейчас Афоня почти успокоился, когда вспомнил Музу. Взяв тайм-аут на секунду, прогнал перед собой маленький мемуар.
В десятом классе была у них компания: пять парней и одна Муза. Но она не барражировала над ними с лавровыми ветвями – просто так ее на самом деле звали. Все рвали деву друг у друга из рук, то есть звали в кино, на каток, пластинки послушать – с тайной надеждой на что-нибудь другое, – но это не то, что вы подумали, а за руку взять или отважно поворошить ее волосы и сказать: “Не прическа, а осень”. Завораживающего в этом было – в шестнадцать лет – до хрена.
У Сереги тогда как-то промелькнуло:
– Все смотрят как до, а Муза – как после.
– После чего именно?
– Циник! Я имел в виду па-ца-луйчик.
А в другой раз он обмолвился в том смысле, что – мол – она рассмеялась
Серега – единственный из класса – фарцевал и пару раз водил Музу в ресторан. Там он написал на ее тарелке горчицей: “Люблю”. Музу якобы смутило, что горчицей. А ведь у него старший брат был приглашен врачом в Республику Тринидад и Тобаго, приезжал в отпуск, привозил шмотки штатовские…
Как же так вышло, что Муза перелетела к Афонину? Ведь у него – если и приглашали родню куда- нибудь работать, так это в село Караштан. Ну, правда, Афонин говорил афонизмами:
– Не надо сдаваться, пока не пришел полный три-целых-четырнадцать-сотых-здец.
За них – афонизмы или еще за что, неизвестно, – достались ему три с половиной прогулки с Музой, из которых две – в кино.
Потом начались вступительные экзамены, во время которых еще были звонки по телефону и думалось: ну, теперь со мной навсегда. Она!
Но в сентябре уже все закончилось. Компания тогда разбежалась по вузам: Афоня поступил на филфак универа, Серега – в политех, Муза всегда мечтала стать психиатром, а здоровенные близнецы Мака и Витуся осели на спортивном факультете в педе. С ними и Паша хотел прорваться к спокойному месту физрука, но провалил сочинение. С тех пор Паша пашет. На заводе. Да, вы заметили, что это очередной афонизм?
Время было советско-картофельное, студентов в сентябре резко развезли по колхозам – убирать урожай. А в октябре Муза сказала:
– Столько костей, столько костей у нас! А мышц – в два раза больше! Какие тут встречи.
Изобилие костей и мышц, правда, не помешало ей к Новому году выйти замуж за пятикурсника. Видел его Афонин: глаза совершенно без чувства юмора… Но Муза утверждала: так нужна опора – психиатры должны быть сильными. Никто в это не верил. Они все чувствовали, что Муза – не женщина-вамп, что здесь кроется некая тайна, но пока не понимали, в чем дело…
А теперь внимание!
Опять пошла сцена на квартире у миллионера Сергея Васильевича Сергунова. Он стал похож на всех русских актеров, играющих породистых эсэсовцев. Вот вызвал охранника:
– Эти конфеты – консьержке, скажи, в честь Рождества.
И лицо у него немного смягчилось при этих словах, как у Мюллера при вербовке агента.
Афоня подумал про охранника: как можно такого на работу брать: у него нос с несколькими перехватами – видимо, часто ломал на тренировках.
Охранник ушел, а Сергей вдруг стал надевать рукавицы. Попугай встрепенулся и закричал:
– Утопить кровопийцу!
А куда он… мой труп? – подумал Афонин. – Да и кто мстит через столько лет?
Сергей вышел и тут же вернулся. В руках у него был… ежик.
– Как ты думаешь, что он ест?
Афоня отдышался от паранойи и сказал:
– Давай посмотрим на “Яндексе”. Наверно, грибы-яблоки.
У ежика был вид типа дел навалилось, надо мне еще норку рыть, ведь зима уже кругом, пацаны!
– Ежик – плотоядное животное. Видел бы ты, как он вчера селедку трескал! Мне его замминистра подарил. У нас дачи рядом.
Не надо падать раньше выстрела, вспомнил Афонин свой же афонизм, глядя на ежовые рукавицы. И
