– Помнишь, ты оставил на почте перчатки и, вернувшись, стеснялся их взять: что подумают? А какой-то мужик не постеснялся, схватил и убежал. Ты бы стеснялся моего отца.

– Допустим. А чем Серега не пара тебе?

– Ну, иногда мне казалось, что у него под кожей лица дракон спрятан. Вот-вот лицо треснет – дракон полезет…

До утра они сидели у Классной, наслаждаясь привычными тостами:

– Ну, давайте по энной вздернем, то есть, воздернем.

– А теперь по эн плюс первой.

И вдруг в семь часов Афоне стало плохо, и Муза отпоила его смектой.

Или это было в другой раз? Когда в России смекта-то появилась? Афоня не помнит уже. Помнит зато, как жена Паши – Зинчик – шептала:

– Паше не говорите! Так-то он долго хворает и не пьет. А со смектой короткие перерывы будут.

Паша на диване делал вид, что спит, а сам накрепко запоминал вожделенное услышанное…

Конечно, Афоня удивился, когда три дня назад, 2 января 2008 года, Сергей позвонил – заказать рекламу – и собственными барскими ручками скинул на “мыло” список авто, которые надо было воспеть.

Вот Сергей надевает очки, проговаривает вслух: “Пишем Лексус, читаем – Люксус”, – делает паузу, чтобы обдумать. Попугай шелестит крыльями и тихо говорит что-то в свой кривой нос, словно напоминая: я-то не автомобиль – выпустите полетать. Сергей открывает клетку. И тут раздаются крики на лестнице:

– Убили! Милиция! Помогите скорее! – И вроде бы кого-то рвет.

Сергей посмотрел на охранника.

– Не выйду, – ответил тот. – Вдруг это специально, чтобы выманить…

Тогда вызвонили консьержку. Она сразу завыла:

– Они сказали: экспресс-почта! Похожи на гусаров. Сели в лифт с Шутовой. Никаких выстрелов не слышно. Сразу они вышли, я думала: вручили.

Вручить-то вручили… между глаз, поняли одноклассники.

Афонин стиснул все зубные пломбы и вышел, спустился на один марш… и пожалел.

– Лужа крови, кусочек черепа, – вернувшись, сообщил он.

Это уже невозможно было пережить насухую, и Сергунов повел его куда-то через арку вглубь квартиры. Там на стене Афонин увидел две иконы: Нины Грузинской и Сергия Радонежского.

– У тебя жену Нина зовут?

– Да, Нина, – говорит Сергунов и достает из шкафчика красного дерева коньяк “Ной”. – Она выделялась еще в песочнице своей смуглотой – я знаю ее с детского сада.

Выпили по первой.

– Любую позу жены сразу можно на коробку конфет. – Говорит это Сергунов, а про себя прокачивает: “Кто заказал? Конкуренты Валентина? Родственники? Или за обиду кто завалил? С Афониным перетирать бесполезно: у него ничего нет, поэтому не поймет”.

– В этот детсад сейчас ходит мой внучатый племянник, – говорил он параллельно, – я им спонсировал юбилей заведующей. Отгадай, куда они пустили мои кровные? Ну. Я понимаю: подарок, выпить-закусить – пусть. Так они, эти тетки, стриптизера молодого оплатили!

– Стриптизер нынче что-то вроде Деда Мороза, – заметил Афонин.

– Все-таки это детский сад! Куда катимся, старичок?

Опрокинули по второй – тут звонок в дверь.

– Капитан Трекозов, – показал корочки маленький, щупленький в потрепанном анораке. – Много не пейте: вам предстоит давать показания.

И тут же капитан выронил удостоверение. Неделя праздников сказывается, подумал Афонин.

– А мы ничего не слышали – только крики.

– Вот это и запишем в протокол. А то слабый нынче свидетель пошел, соседку вашу, Шутову, сейчас увезут на “скорой”. Говорит, ничего не помнит. М-да, тяжело день начинается.

Афонин недавно редактировал мусорный какой-то детектив. Там киллеры были с приклеенными носами-усами и даже с толщинками в нужных местах. И он подумал: капитан, это тебе не один бомж замочил другого – ищи, кому выгодно, cui, в общем, prodest.

Капитану предложили рюмку. Он отказался:

– После шести дней праздника уже не могу.

Афонин посмотрел в окно: снег, как тухлый сыр, покрывал все.

Коньяк, выпитый ими без закуски, незаметно как-то стушевал все вокруг и унес капитана. Вдруг суровый повар принес им телятину и лимон. И вот Афонин сидит в кабинете Сергея и говорит:

– Хорошо, что дочери твои ушли.

Сергунов откликнулся: