выходца с Белоозера {Бегунов Ю. К. Об исторической основе… С. 506).] Во всяком случае М. Н. Тихомиров доказал, что в конце XV — начале XVI в. на Вологде при дворе епископа Филофея была составлена Вологодско-Пермская летопись, содержавшая одну из двух древнейших редакций Сказания — Летописную. [Тихомиров М. Н. О Вологодско-Пермской летописи//Проблемы источниковедения. М.; Л., 1940. Сб. 3. С. 243.]

В пользу предложенной датировки Сказания, близкой к той, которая была дана А. А. Шахматовым, говорит еще одно наблюдение. В Толстовском списке Сказания Основной редакции среди погибших воевод названо «13 боаринов посадников новгородскых».[Повести. С. 75.] Здесь явная описка. Цифру надо читать: «30 («тридесят» и «тринадесят»)». Так в Распространенной редакции (в Летописной нет),[Повести. С. 106, 153.] в Ундольском виде Основной редакции,[Шамбинаго. Сказание. С. 49.] так, наконец, в Пространной редакции Задонщины. 30 посадников читается также в списках Основной редакции: ГПБ, Q.XVII.79; Погод., № 1553, Q.IV.342a; «13» (посадников) — в ГПБ, ОЛДП, F.50, O.XVII.6, O.IV.22;[Сведения о ленинградских списках указаны С. Н. Азбелевым.] ГБЛ, собр. ОИДР, № 224, л. 61; Музейное собр., № 3123, с. 119, Унд., № 236, л. 131 об. По исследованию В. Л. Янина, до 1423 г. в Новгороде было всего 6 посадников, а 30–36 посадников стало лишь к третьей четверти XV в.[Янин В. Новгородские посадники. М., 1962. С. 320.] Следовательно, Сказание не могло возникнуть ранее третьей четверти XV в.[Проверка имен, встречающихся в Сказании, привела Ю. К. Бегунова к выводу, что этот памятник не мог возникнуть ранее середины XV в. {Бегунов Ю. К. Об исторической основе… С. 505–506) О. Кралик датирует Сказание временем около 1500 г. (Kralik. S. 168).]

Составление Сказания о Мамаевом побоище можно поставить в связь с интересом к теме борьбы с татарами, который усилился в годы, последовавшие за падением татаро-монгольского ига. Ведь именно в Вологодско-Пермской летописи помещена особая редакция повести о стоянии на Угре 1480 г.[Кудрявцев И. М. 1) «Угорщина» в памятниках древнерусской литературы (Летописные повести о нашествии Ахмата и их литературная история) // Исследования и материалы по древнерусской литературе. М., 1961. С. 46 и след.; 2) Сборник последней четверти XV — начала XVI в. из Музейного собрания: Материалы к исследованию//Зап. Отдела рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. М., 1962. Вып. 25. С. 220–288.]

Источником Пространной Задонщины была также Никоновская летопись. Из нее попали в текст эпизод о пире у Микулы Васильевича, упоминания о каменных горах на Дону, о Чурове и Михайлове, князь Федор Семенович в перечне погибших героев.[ПСРЛ. Т. II. С. 51, 65, 58.]

Р. П. Дмитриева, Л. А. Дмитриев, О. В. Творогов считают, что «заявление А. А. Зимина о влиянии Никоновской летописи на полные списки „Задонщины“ нельзя принимать даже как простую гипотезу». [Дмитриева, Дмитриев, Творогов. По поводу. С. 113.] Ведь старший список Задонщины «датируется началом XVI века», а создание Никоновской летописи «относится к 30—40-м годам XVI века». Вся эта цепь рассуждений вызывает только чувство самого крайнего недоумения. Авторы статьи могли бы знать, что сходство двух старейших списков Никоновской летописи (Патриаршего и Оболенского) обрывается на известии 1520 г. На том же известии обрывается Иоасафовская летопись 20-х гг. XVI в., с 1454 г. совпадающая с Никоновской. Это дало основание А. А. Шахматову полагать, что «в древнейшем своем изводе Никоновская летопись доведена только до 7028 (1520) года».[Шахматов А. А. Иоасафовская летопись//ЖМНП. 1904. Май. С. 78.] А если учитывать, что старейший список Задонщины (И2) датируется не «началом» XVI в., а 20—30-ми гг. XVI в.,[Р. П. Дмитриева, Л. А. Дмитриев, О. В. Творогов указывают другие филиграни: по Н. П. Лихачеву, № 1650 (1538 г.), 2970 (до 1515 г.), 2632 (1520–1535 гг.), датируя весь список почему-то «началом XVI века» (Дмитриева, Дмитриев, Творогов. По поводу. С. 112).] то использование текста Никоновской летописи составителем Пространной Задонщины нельзя исключить по хронологическим соображениям.[Последние исследования Б. М. Клосса датируют создание Никоновской летописи 20—30-ми гг. XVI в. (Клосс Б. М. Деятельность митрополичьей книгописной мастерской в 20—30-х гг. XVI века и происхождение Никоновской летописи//Древнерусское искусство: Рукописная книга. М., 1972. Сб. I. С. 318– 337).] Ссылки на близость списка убитых и фразы о пире Никоновской летописи к Пространной Задонщине Р. П. Дмитриевой, Л. А. Дмитриеву и О. В. Творогову кажутся «более чем странны».[Дмитриева, Дмитриев, Творогов. По поводу. С. 112.] Фразу о пире Микулы Васильевича они находят в других редакциях Сказания. С этим можно согласиться, но связь Никоновской летописи с Пространной Задонщиной в данном случае может быть установлена только при условии, что есть какие-либо совпадения между памятником в других фрагментах, не имеющих параллелей в других источниках. Таковые, несомненно, имеются. Так, мои оппоненты пишут, что имя князя Федора Семеновича «при упоминании погибших встречается во всех редакциях» Сказания. Это по меньшей мере неточно. Да, в Сказании говорится, что «инии же наехаша убитаго князя Федора Семеновича Белозерского».[Повести. С. 72.] Но в том-то и дело, что в списке убитых, который есть лишь в летописной повести о Мамаевом побоище Никоновской летописи (или, точнее, в особой редакции Сказания, помещающейся только в этой летописи), Синодике и Задонщине, Федор Семенович называется только в Никоновской летописи и Пространной Задонщине при полном совпадении между ними самого порядка перечисления погибших воевод. Следовательно, текстологическая связь между памятниками несомненна. Близость выражения «горы каменные» на Дону Никоновской летописи с аналогичным Пространной Задонщины мои оппоненты отводят, считая его «незначительным совпадением» в различных по характеру текстах. Отвечать на это замечание, думаю, нет необходимости, ибо в других случаях уважаемые оппоненты сами же выступают защитниками «микротекстологии».

В предисловии к Задонщине, возможно, появились отголоски рассказа Ипатьевской летописи о битве при Каяле (один из ее списков был переписан в начале XV в. и позднее находился в Костромском Ипатьевском монастыре).[Следы знакомства составителя Пространной Задонщины с Ипатьевской летописью могут быть обнаружены в выражении «скрипели телегы» («от гласа скрипания телег» 1240 г.: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 784). В К-Б этого нет. В Слове отдаленно: «крычать т?л?гы». «Шибла слава… к Риму» Пространной редакции имеет соответствие с «славою великою к своим людем и ко всим странам далним… До Рима» (1111 г.). В К-Б иначе: «весть подаваша». Во введении к Пространной Задонщине после упоминания о Каяле и Калке говорится, что Русская земля «тугою и печалью покрышася». В рассказе летописи под 1185 г. находим: «бысть печаль велика», «бысть скорбь и туга люта» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 641, 645). В списке Ж есть обращение «братия и дружины» (И1 —«брате и друзи», С — «брате», У — «братия и друзии»). Параллелью к словам князя Святослава «отвориша ворота на Русьскую землю» (Там же. Стб. 645) является текст У и сходных: «замкни, государь, князь великий, Оке реке ворота». К выражению «солнце померкне» Задонщины есть также параллель («солнце померкшю» под 1187 г.). Если на Задонщину Пространной редакции оказал влияние текст Ипатьевской летописи, то, возможно, иная редакция речи Пересвета навеяна записью 1201 г.: «рче: да луче есть на своей земле костью лечи и нели на чюже славну быти» (Там же. Стб. 716). Составитель Краткой Задонщины не мог вычленить все общие места с Ипатьевской летописью. Впрочем, все приведенные выше примеры не имеют решающей убедительности. Дж. Феннел считает, что близости Задонщины к Ипатьевской летописи нет (Fennell. Р. 126–137).] Надо иметь в виду также, что в XV в. в распоряжении составителей общерусского летописания находился южнорусский летописный источник, близкий к Ипатьевской летописи.[Подробнее см.: Насонов А. Н. Московский свод 1479 г. и его южнорусский источник//Проблемы источниковедения. М., 1961. Сб. 9. С. 350–385.] Самый старый из сохранившихся списков Пространной редакции Задонщины — И2 на основании палеографических наблюдений М. В. Щепкиной не может быть датирован ранее 20—30-х гг. XVI в. Примерно к этому же времени мы относим и составление протографа этой редакции.

В 20—30-х гг. XVI в. в обстановке резкого обострения отношения Москвы с Казанью и Крымом (нашествие в 1521 г. крымского хана на Москву, осада Казани и др.)[Подробнее см.: Смирнов И. И. Восточная политика Василия III//ИЗ. 1948. Кн. 27. С. 18–66.] в литературе увеличивается интерес к тематике русско- татарских отношений.[См.: Зимин А. А. Повести XVI века в сборнике Рогожского собрания//Зап. Отдела рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. М., 1958. Вып. 20. С. 186–204.] В этой связи и возникает Пространная редакция Задонщины, прославляющая победу Дмитрия Донского над татарами.

В сборнике ГИМ, Музейное собр., № 2060, содержащем Задонщину по списку И1, находится летопись, до 1514 г. близкая к Новгородской 4 летописи по списку Дубровского.[Тихомиров М. Н. Краткие заметки о летописных произведениях в рукописных собраниях Москвы. М., 1962. С. 106.] В последующем изложении, обрывающемся на 1535 г., обнаруживается заметный интерес к русско-татарским отношениям. Здесь под 1521 г. рассказывается о походе на Русь «Ахмат-Кирея», под 1522 г. — о стоянии Василия III на Коломне в