(особенно в Краткой редакции) была близка к памятникам народного творчества. Она как бы знаменовала собою начало процесса освоения былинного творчества письменной литературой. Слово о полку Игореве этот процесс завершает. Лучшие страницы Слова (в особенности его вторая половина) основаны не столько на Задонщине, сколько на многовековой традиции эпического наследия, и прежде всего былинного.[Об этом подробнее см. главу IV.]

Но если Слово о полку Игореве основано на тексте Задонщины Пространной редакции, то оно не могло появиться в дошедшем до нас виде ранее 20—30-х гг. XVI в.

Итак, повторим, Краткая редакция Задонщины — памятник, записанный в 70-х гг. XV в., а Пространная редакция возникла на основе Никоновской летописи и Сказания о Мамаевом побоище в 20—30-х гг. XVI в. Слово о полку Игореве обнаруживает наиболее разительное сходство с Синодальным списком Пространной редакции Задонщины. А так как Пространная редакция целиком выводится из названных выше источников (с учетом редакционной работы ее составителей) и не имеет среди источников Слова, то отсюда естествен вывод о вторичном по сравнению с ней происхождении Слова о полку Игореве. Но этот вывод может считаться окончательно доказанным лишь тогда, когда будет установлено, что ни одно из общих мест Слова с Задонщиной по своему контексту не может быть признано первичным для Игоревой песни и вторичным для произведения о Куликовской битве.

Если в предшествующей главе сделана попытка объяснить происхождение всех особенностей Пространной редакции из Краткой как естественный результат работы ее составителя, то теперь следует установить, как соотносятся между собою общие места Пространной редакции Задонщины и Игоревой песни. Сопоставление текстов должно показать характер работы автора Слова, точнее — являются ли фрагменты, связывающие Игореву песнь с Задонщиной, по своему происхождению вторичными или этого утверждать нельзя. Даже в самом талантливом произведении, основанном на широком привлечении памятника, принадлежавшего другому автору, следы инородных текстов могут и должны быть обнаружены. Сопоставление это будет состоять из трех частей. Прежде всего, будет произведено сравнение Слова с протографом Пространной Задонщины,[Обоснование реконструкции дано нами в Приложении. {«Слово» цитируется по реконструкции А. А. Зимина, «Задонщина» — по реконструкции ее Пространной редакции. См. ниже с. 443–451 и 484–490.}] в основу которого положен список И1 памятника (с учетом особенностей остальных списков — прежде всего С и У).

Но необходимо не просто установить взаимоотношение обоих памятников, но и проследить текстологическую связь Слова с каждым из списков Задонщины, дать отчетливое представление о генеалогической схеме этих списков и отношении к ней Игоревой песни. Это возможно уже на основе «микротекстологии», т. е. путем систематического и всестороннего исследования всех словесных совпадений между текстами.

Наконец, третья часть главы содержит постановку проблемы о взаимосвязи Слова и Задонщины с точки зрения стилистических особенностей (звукопись и «поэтика подражания»).[Проблема языковой связи Слова и Задонщины рассматривается в главе V.]

Фрагмент № 1. Зачин.

Слово:

Не л?по ли ны бяшетъ, братие, начяти старыми словесы трудныхъ пов?стий о пълку Игорев?, Игоря Святъславлича! Начати же ся тьй п?сни по былинамъ сего времени, а не по замышлению Бояню.

Задонщина:

Лудчи бо нам (Так У. И1 Лутче бо) есть, братие, начати (Так У. И1 нача) поведати инеми словесы о похвальных сих (Так У, С. И1 нет) о нынешних повестех о (Испр. И1 от. С а) полку великого (Так У, С. И1 нет) князя Дмитрея… начати (Испр. И1 начаша) поведати по делом по былым (Испр. Вместо двух слов: И1 по гыбелью, С былым, У и по былинам).

Уже торжественное начало Слова и его заголовок («Слово о плъку», ср. У «Слово о великом князе») настолько близки к Задонщине, что это может быть объяснено только текстологической связью памятников.

Автор Игоревой песни начал с обращения к «братьям», говоря о своем желании им поведать о «трудных повестях» (т. е. повести о ратных трудах).[Ср.: Ржига В. Ф. Композиция Слова о полку Игореве//Slavia. 1925. Roc 4. Ses. 1. S. 46. Ср. ниже: «Почнемъ же, братие, пов?сть сию». В Ипатьевской летописи читаем: «Начнемь же сказати бещисленыя рати и великыя труды» (1227 г.), ср. еще: «А лепо ны было, братье… поискати отець своих и дед своих пути и своей чести» (1170 г.). Ср.: ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 2. Стб. 750 и 538.] «Лудчи бо нам есть» Задонщины заменено словами «не л?по ли ны», близкими к былинному зачину, облеченному в текстовой материал Ипатьевской летописи. Но при этом текст недостаточно согласован со второй фразой Слова, и вместо ответа на риторический вопрос автор Игоревой песни в соответствии с Задонщиной поместил: «Начати же… по былинамь…».

В первом фрагменте как-то необычно слово «песнь». В Древней Руси песнями в духовной литературе обычно именовались церковные песнопения («Песни Моисеевы» и др.), а иногда народные песни. [Срезневский. Материалы. Т. 2. Стб. 1787–1788.] Ни одного светского литературного произведения Древней Руси, называющего себя песней, нам не встретилось. Название Слова «песнью» навеяно народными представлениями и традицией церковной ораторской литературы. По Ипатьевской летописи (1199 г.), игумен Моисей говорил о своей рати: «пою ти песь победную».[ПСРЛ. Т. 2. Стб. 714.] По Задонщине, Боян поет «славу» русским князьям, а по Слову — «п?снь творити» или «п?сь пояше». Выражение «инеми словесы» Пространной редакции Задонщины (позднейшее дополнение сравнительно с Краткой) имеет совершенно определенный смысл: т. е. отлично от Софония. «Старые словесы» Слова непонятны, если считать, что произведение написано в XII в. (ведь автор обещает писать «не по замышлению Бояню»), но естественны, если автор, живший в позднее время, облекает свое сочинение в архаичные формы.

В. П. Адрианова-Перетц считает, что «столетней давности язык для автора конца XII в.» — уже «старые словеса».[Адрианова-Перетц. «Слово» и памятники. С. 49.] Но изменения в языке Древней Руси протекали очень медленно. Язык конца XI в. и по словарному составу, и по грамматическим формам ничем существенно не отличался от языка конца XII в. Поэтому для певца времен Игорева похода он никак не мог казаться «старым». Большинство исследователей видит в данном фрагменте размышления автора Слова о стиле своего произведения: повести ли ему речь «старыми словесы» или «по былинамь».[ «Автор Слова, — пишет Д. С. Лихачев, — отказывается начать свое повествование в старых выражениях и хочет вести его ближе к действительным событиям своего времени» (Слово-1950. С. 76). О позднейшем происхождении чтения «былинам» в Задонщине см. Приложения к настоящей работе.] В. Г. Смолицкий заметил, что «в подлиннике нет никаких колебаний, автор ничего не спрашивает, ни в чем не сомневается. Перед нами типичный риторический вопрос».[Смолицкий В. Г. Вступление в «Слове о полку Игореве»//ТОДРЛ. М.; Л., 1956. Т. 12. С. 134. См. также: Muller L. Einige Bemerkungen zum Igorlied // Die Welt der Slaven. 1965. Jhrg. 10, H. 3–4. S. 245–258.] Автор Слова уверен, что лучше всего ему начать повествование именно «старыми словесы», т. е., конечно, старыми словами (сходно и в Задонщине: «Лудчи бо… начати поведати иными словесы») и в то же время «не по замышлению Бояню». Писатель XII в. не мог сказать о том, что он будет писать на старый манер и одновременно не так, как его давний предшественник. Вместе с тем Слово не могло быть составлено фальсификатором. Подделывателю вряд ли не пришло бы в голову, что «его противопоставление „старых словес“ новым может дать повод заподозрить подлинность „Слова“».[Гудзий. По поводу ревизии. C. 96.] Другое дело, если перед нами стилизация. Тогда совершенно естественно, что уже в самом начале Песни автор стремится довести до читателя мысль о том, что он пишет свое произведение «старыми словесы».[Б. А. Рыбаков пишет, что автор Слова противопоставлял «свою поэзию