„старым словесам“ Бояна» (Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. М., 1963. С. 79). Но творец Игоревой песни сам собирается писать «старыми словесы… по былинам сего времени, а не по замышлению Бояню». Следовательно, отождествлять эти «словесы» с Бояновыми никак нельзя.] Вместе с тем он хочет творить не так, как Боян (и как автор Задонщины).[О стремлении автора Слова как бы «отмежеваться» от своего предшественника см.: Braun М. Literarische Polemik im Igor-Lied//Orbis Scriptus. Munchen, 1966. S. 141–144.] Н. К. Гудзий толкует выражение «старыми словесы» как «в прежнем, привычном стиле, „в традиционной манере“ песенной речи Бояна».[Гудзий. По поводу ревизии. C. 96.] Но это толкование противоречит тому, что автор Слова пишет «не по замышлению Бояню», т. е. как раз не в манере Бояна. К тому же он вообще говорит не о стиле, а о «словесах» — словах. Что это так, видно из самого текста Слова, где мы находим эти причудливые «старые» слова, заимствованные по преимуществу из летописи. Поэтому прав Д. С. Лихачев, переводящий «старые словесы» как «прежние», «отмененные слова» или «старые выражения».[Слово-1950. C. 375; Лихачев. Слово-1955. С. 58. Считая, что ощущение разницы стилей появилось только в начале XIX в., Д. С. Лихачев в последнее время отказался от своего прежнего понимания «старых словес». «Старые» якобы не означает в Игоревой песни «устарелые», а просто то, что «Боян был прежний певец и что он „пел“ по-иному» (Лихачев. Поэтика. С. 22). Это совершенно невероятно. Если б речь шла об этом, то в Слове мы бы нашли все те же «иные словесы», которые читаются в сходном месте Пространной Задонщины. {См. также: Соколова Л. В. Зачин в «Слове» // Энциклопедия. Т. 2. С. 215– 218.}] И вместе с тем нет никаких данных говорить и о существенном различии словарного запаса XI и XII вв., тем более что в Слове «ветхих слов», отличающихся от языка XII в., обнаружить не удается. Итак, автор Слова пишет языком XII в., который для него не что иное, как «старые словесы». Следовательно, он творил уже много времени спустя описанных им событий.

Фрагмент № 2. Песни Бояна.

Слово:

Боянъ бо в?щий, аще кому хотяше п?снь творити, то раст?кашется мыслию подреву, с?рымъ вълкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы.

Помняшетъ бо, реч? (в изд.: речь), първыхъ временъ усобиц?. Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебед?й, которой (в изд.: который) дотечаше, та преди п?сь пояше старому Ярослову… Боянъ же, братие, не 10 соколовь на стадо лебед?й пущаще, нъ своя в?щиа пръсты на живая струны въскладаше; они же сами княземъ славу рокотаху.

Задонщина:

Но проразимся мыслию (Так У. И1 протрезвимься мысльми) по землям (Испр. И1 и землями. У но землями. С землями) и помянем первых лет времена и похвалим вещаго Бояна (Испр. И1 веща Боинаго), гораздаго гудца (Так У, С. И1 гдуца) в Киеве. Тот Боян (Испр. И1 Боюн. С Бо) воскладоше гораздыя своя персты на живыа струны и пояше князем руским славу, первому (Так У, С. И1 первую славу) великому князю киевскому Ру-рику (Так С. И1 нет).

…птицы (Так У, С. И1 птица их крилати) под облакы летають… соколы и кречати, белозерския ястребы… хотят ударити на многие стады гусиныя и на лебединыя (Так С. И1, У девяти слов нет).

Фрагмент о Бояне в Слове наполнен фольклорно-летописными мотивами: здесь и серый волк, и шизый орел.[Вопрос о чтениях «мысию» (белке) и «мыслию» решается наличием «мыслию» в Задонщине. См. также: Шарлемань Н. В. Заметка к тексту «раст?кашется мыслiю по древу» в «Слове о полку Игореве»//ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. 14. С. 41–42; Лихачев. Текстология. С. 259; Чхаидзе Л. П. К толкованию одного места в «Слове о полку Игореве»//Труды Тбилисск. гос. ун-та. Тбилиси, 1964. Т. 98. С. 271–276; Колесов В. В. «Растекашется мыслiю по др?ву»//Вестник ЛГУ. № 2. История, язык, литература. 1971. С. 138–139. (См. также: Соколова Л. В. Мысль//Энциклопедия. Т. 3. С. 293–296.)] Здесь и десять соколов, выпущенных на стадо лебедей (дважды), и, наконец, летописный Мстислав, который «зарезал» Редедю. Весь зачин, несмотря на некоторые стилистические дефекты, в Слове получился необычайно ярким. Торжественной звучностью впечатляет и сочетание «славу рокотаху», отсутствующее в других памятниках.

Обращает на себя внимание то, что Боян в Слове о полку Игореве выступает в образе «п?с(но)творца стараго времени», в то время как составитель Задонщины его поминает как «гораздаго гудца в Киеве». Хотя оба определения находятся в разных контекстах, но их связь как по существу, так и грамматическая несомненна. Но в Древней Руси сказители-музыканты назывались именно «гудцами» (так в Ипатьевской летописи под 1201 г.).[ПСРЛ. Т. 2. Стб. 716. См. также: Срезневский. Материалы. Т. 1. Стб. 608; Тихомиров. Русская культура. М., 1968. С. 67–68.] Правда, и «песнотворцы» встречаются в древних памятниках (их упоминает Кирилл Туровский).[Срезневский. Материалы. Т. 2. Стб. 1787.] Но это — термин церковный, причем хорошо известный и в XVIII в. (его, например, находим в лексиконе 1704 г. Ф. Поликарпова).[См. также: Словарь церковнославянского и русского языка. СПб., 1867. Т. 2. Стб. 1242.] Он вполне соответствует и названию «П?снь полку Игореву», которое давалось переводу Слова в XVIII в., и следам церковной лексики, обнаруживаемым в памятнике.[Об этом подробнее см. главу V.]

В Слове вместо старого образа гудца дается изысканное сопоставление песен Бояна с полетом лебедей. Фраза «не 10 соколовь на стадо лебедей пущаще, нъ», соотносящаяся с уже упоминавшимися ранее лебедями, близка к другому тексту Задонщины. Вопрос о первичном или вторичном происхождении текста о лебедях не имеет однозначного решения (если брать его в отрыве от других). Но суровая и поэтическая простота целостного основного фрагмента Задонщины делает вероятным предположение о ее первичности.

Позднее, сравнительно со Словом о полку Игореве, происхождение Задонщины Т. Чижевская усматривает в том, что в ряде списков имя Бояна читается неверно.[Cizevska Т. A comparative Lexicon of the Igor’ Tale and the Zadonscina//American Contributions to the Fifth International Congress of Slavists. Sofia, 1963. The Hague, 1963. P. 322–323, 326.] Но все построение Чижевской рушится, если считать Краткую редакцию Задонщины первичной. Ведь в списке К-Б совершенно правильное чтение — «Боян».[Подробнее об этом см. в главе I. Т. Чижевская находит «очень мало смысла» в эпитете «буйные» словесы (К-Б, С). Но значение этого слова (смелый, могучий) вполне подходит к контексту, в котором оно употреблено в Задонщине.]

Красочному образу «раст?кашатся мыслию по древу… по земли» (Слово) соответствует туманное «проразимся мыслию по земли» (если мы верно реконструируем текст Пространной редакции Задонщины). Впрочем, в недошедшем списке Задонщины, находившемся в руках автора Слова, мог читаться текст, более близкий к сходному в Игоревой песни.

Считая образы Слова по сравнению с Задонщиной первичными, Д. С. Лихачев пишет, что в списках Задонщины «златыми и живыми… именуются то персты, то струны: образ обессмыслен».[Лихачев. Изучение «Слова о полку Игореве». С. 55.] Это ошибка. Ни в одном из текстов Задонщины персты не называются живыми. Весь же текст с «живыми струнами» восходил к Слову о воскрешении Лазаря, взятому автором Пространной Задонщины из Краткой (Задонщина, фрагмент № 2).

Фрагмент № 3. Формула героизма.

Слово:

Почнемъ же, братие, пов?сть сию отъ стараго Владимера до нын?шняго Игоря, иже истягну умь кр?постию своею, и поостри сердца своего мужествомъ, папльнився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Полов?цькую за землю Руськую.

Задонщина:

Истезавше (Так У. И стяжав их и) ум свой крепостию и поостриша (С поостри) сердца своя мужеством, и наполнися (Так У, С. И1 наполнишася) ратнаго духа и уставиша себе храбрыа (Так У. И1 храмныа) полъкы в Русъкой земли.